Венесуэло-кубино-советский «нефтяной треугольник» 1970-х — во что он вылился к сегодняшнему дню.
Идея глобального свопинга с эпицентром в Москве: как и когда она зарождалась
Глава «Роснефти» Игорь Сечин, говоря на ХХ1 Петербургском международном экономическом форуме о пакете соглашений с Иракским Курдистаном, был в своих доводах убедителен. Быть может, он невольно, но очень кстати коснулся ретроспективных контуров полузабытого отраслевого сюжета, которому исполняется ныне четыре десятилетия. Впрочем, обо всем — по порядку.
Курдам приходится маневрировать
Дело было 2 июня нынешнего года — перед петербургской встречей президента РФ Владимира Путина и премьер-министра баснословно богатого нефтью автономного района к северу от Багдада — Иракского Курдистана — г-на Нечирвана Барзани.
Незадолго до этого диалога в соседнем зале произошло знаменательное событие. Главный исполнительный директор ведущей российской нефтяной компании подписал ряд двусторонних документов. Торжественно заверил их и министр минеральных ресурсов в региональном правительстве курдской автономии — д-р Ашти Хаврами. Речь в достигнутых договоренностях идет о многом — и о геологоразведке, и о добыче, и о прямом допуске россиян к управлению возрожденной ныне (после злосчастной череды международных конфликтов и войн) нефтетранспортной системой. Нацелена же она на экспорт жидких углеводородов объемом до 1 млн баррелей в сутки.
Дебют «Роснефти» в Иракском Курдистане может, представьте себе, стать шагом более мудрым, чем критика этой автономии из уст ряда политических деятелей, в том числе и у нас, в России. Не всем по душе заявление властей региона от 7 июня, в соответствии с которым референдум о независимости территории пройдет 25 сентября. Доверяя не курдам, а Ирану, опасающемуся появления плацдарма США у своих границ, часть нашего партийного спектра возмущена тем, что плебисцит пройдет не только в пределах автономии, но и в местах по сути спорных. Тех, что заняты курдскими отрядами после отпора проникшим туда боевикам ИГИЛ (запрещенной в РФ). Среди дебатируемых участков — провинция Киркук, одна из крупнейших кладовых нефти в Ираке.
Что ж, иные старожилы московской политики с архаичным менталитетом могут возмущаться курдским сепаратизмом, защищая багдадских ортодоксов унитарного толка. Но те ли это наши союзники былых времен, которые были на Тигре и Евфрате в годы Саддама Хуссейна? И как быть с общероссийским тезисом: помогать всем, кто борется с терроризмом? Быть может, не всем по нраву, что глава Совета безопасности Курдистана Масрур Барзани побывал в США? Да, но перед этим его же родственник встречался с Путиным на Неве; а поездки через океан, увы, неизбежны для лидеров хрупких национальных образований, да еще на Ближнем Востоке… Нет, определенно «Роснефть», застолбив для себя на землях курдов хотя бы часть экономических позиций, сделала там для России больше, чем самые страстные митинговые ораторы.
Впрочем, прессе даже не это было интереснее всего. Уверенность сторон в конечной точке поставок курдской нефти — вот что впечатляло. СМИ подчеркивали то, что имеется полная ясность в вопросе о даунстрим-ориентирах проекта. Речь идет о финальном пункте экспорта с прицелом на Европу. Баррели, свободные от бюрократии и переплат между Москвой и увенчанным небоскребами и минаретами Эрбилем, идут не «куда-нибудь». Они поступают на далекие, но подчиненные головному офису (что напротив Кремля) перерабатывающие заводы ФРГ. Мы расширяем «сотрудничество с Курдистаном по всей производственной цепочке, — заявил Сечин. — Курдская нефть уже поставляется на НПЗ «Роснефти», расположенные в Германии, что свидетельствует об успешной стратегии по диверсификации бизнеса».
Иракский Курдистан — Германия: что общего?
Итак, ФРГ. Но почему именно она? Почему не какое-нибудь другое государство Старого Света? Ведь не сводится же единственный ответ к тому, что речь идет о центре Европы, связавшем ее восточную, центральную и западную части.
Место на карте — еще не все. Огромен даунстрим-рынок, потребительский спрос на нефтепродукты в стране с населением, приближающимся к 82 млн человек. Как в равной мере известны достижения Берлина в менеджменте, логистике и техническом уровне итогового сегмента в углеводородном ТЭК. Однако вопрос заключается еще и в другом. Каким образом и когда именно появились первые ростки российско-германского взаимопонимания и сотрудничества в этой решающей сфере современной энергетики?
Читатели старшего поколения дадут самый простой ответ. На льготных советских поставках нефти в значительной степени держалась экономика первого на немецкой земле социалистического государства с 40-летней биографией — Германской Демократической Республики. Это верно. Уже в 1960-е годы бесконечные поставки нефтеналивных цистерн с востока переросли в более графичную и устойчиво действующую геометрию труб. Разветвленный нефтепровод «Дружба», этот топливный мост союзников по Варшавскому Договору, пересек Одер и заработал еще эффективнее. Но, оказывается, до поры до времени подключать еще и капиталистический Запад к таким энергетическим артериям считалось в Кремле немыслимым.
Вспоминаю одну неформальную встречу на Кубе. Посол СССР на Кубе К.Ф. Катушев, работавший в Гаване с 1981 по 1985 год, вкратце поведал о московском эпизоде, который казался мне странным. Но позднее эта история вошла в официальную автобиографию Константина Федоровича. Точнее, в ту ее часть, которая посвящена работе Катушева секретарем ЦК КПСС.
«…В 1974 году, — писал он, — был случай, когда после переговоров в ЦК КПСС с делегацией ГДР.., докладывая об итогах на Политбюро ЦК КПСС, А.А.Громыко высказал мнение о том, что Первый секретарь ЦК СЕПГ Эрих Хонеккер «заигрывает», по сути «братается» с ФРГ, разрешил поставки природного газа в Западный Берлин… Л.И.Брежнев задал вопрос: «Какие мнения есть еще?». Участники переговоров Б.Н.Пономарев и К.В.Русаков промолчали. Я попросил слова и заявил, что не согласен с мнением Громыко о политике Хонеккера. Отдел ЦК… следит за развитием экономических отношений ГДР, ныне признанной мировым сообществом суверенной страны, что вопрос о подаче газа в Западный Берлин и далее через «Рургаз» в ФРГ «Газэкспортом», как филиалом «Газпрома», согласован с советской стороной, и это — инструмент нашего влияния на Западный Берлин и ФРГ. Каких-либо других чрезмерных связей у ГДР с Западной Германией нет».
…Прошло почти полвека. Сегодня мы чаще рассуждаем о европейской «интеграции монополий» с ее «брекзитом» и острыми спорами с Америкой. И забываем нечто важное. На востоке Старого Света шла социалистическая интеграция. «Раскрытая книга» здания СЭВ близ Нового Арбата была хотя не идеальной, но поучительной. Она щедро раздавала партнерам, в том числе восточным немцам, советы о наилучшем использовании углеводородных кладовых Сибири… И все же не только и не столько наследие самой ГДР, как и уроки ее ТЭК, определяют теперь географию и стратегию «Роснефти» на берегах Шпрее. Речь в гораздо большей мере идет о том, во что вылились к сегодняшнему дню давние отношения между Востоком и Западом. О том процессе, который пришел в 1976-м в ФРГ из полной нефтедолларов страны Латинской Америки. И дал первые плоды годом позже — ровно 40 лет назад.
Одним из первых визитов южноамериканских лидеров в Советский Союз, да еще в разгар «холодной войны», стала поездка президента Венесуэлы. Это государство в Карибах мы традиционно называли буржуазным — охваченным показным бумом компрадорской закваски. Тем не менее, в СССР побывал и заключил важные соглашения с Кремлем глава каракасского правительства. Это был представитель международной социал-демократии по имени Карлос Андрес Перес. Его уважали и канцлер ФРГ, первопроходец «новой восточной политики» Бонна — Вилли Брандт, и другие видные деятели Социнтерна.
Проблеск памяти после ее затмения
Почему большинство россиян, в том числе живо интересующихся политикой, почти ничего не знают о Карлосе Андресе Пересе? Почему мы, как правило, не ведаем о том, что своими самобытно-прорывными действиями на международной арене он вошел в историю?
Между тем, во многом благодаря этому деятелю в 1970-е годы были перевернуты устаревшие представления о глобальных возможностях и как венесуэльского, так и советского ТЭК. Проявились, причем в унисон, их здоровые амбиции и возможности параллельной экспансии и сибирской, и южноамериканской нефти.
Уго Чавес, при всем уважении к памяти этого ушедшего в марте 2013 года государственного деятеля, был несправедлив к наследию К.А. Переса. Лидер Боливарианской революции не мог простить ему подавления февральских митингов столичных бедняков в 1989-м. То был уже второй срок правления видного социал-демократа. Уставший от злобных интриг и хозяйственных неурядиц, он все больше подпадал под диктат Международного валютного фонда. Среди якобы необходимых мер по затягиванию поясов, тот же МВФ усиленно навязывал подорожание бензина. Это, собственно, и вызвало взрыв гнева венесуэльцев. Возмущения, честно говоря, хаотичного, вылившегося поначалу во взлом дверей, выбивание витрин и вынос телевизоров в духе американского боевика «Полицейская академия».
Однако очень скоро дела приняли более суровый оборот. Наряду с люмпенами и маргиналами, гораздо серьезнее заявили о себе рабочий класс, студенты, трудовая интеллигенция. Теряя власть над мятежным Каракасом, органы правопорядка применили оружие. Пролилась кровь.
В этом месте я позволю себе отклониться от канвы повествования, сказав вот о чем. Тогда, в конце 1980-х, мой московский приятель — автолюбитель из соседней квартиры — поделился сочувствием к венесуэльцам, осуждавшим дороговизну топлива: «Старик, как я их понимаю!». Нет, не понимает, подумалось мне тогда. Обходясь каракасскому водителю всего в 4 цента (0,04% доллара) за литр, бензин лился рекой. Российские работяги, едва наскребая рубли для заправки бака «Жигулей», не ведали, что в далеком нефтяном Эльдорадо даже безработный ездит подчас за рулем давно ржавой, но 6-цилиндровой или даже 8-цилиндровой машины, которую, быть может, оставил перед возвращением домой много лет назад заезжий американец.
Помнится, один житель Каракаса посетовал в разговоре со мной: «Вот, вернулся я из Валенсии, что в штате Карабобо. Хотел повидаться с подругой. А оказалось, что она там уже не живет». «Но разве ты не мог сначала позвонить туда по телефону?», — изумился автор этих строк. «Зачем это? — послышалось в ответ. — Дешевле съездить и убедиться во всем на месте»…
…Через 10 лет, когда Чавес был к власти, имя «бензинового спекулянта» Переса превратилось в некое табу, символ реакционной ереси; а сам ветеран каракасской политики превратился в вечного изгоя. Ставший яростным и патентованным реакционером, он платил Чавесу сторицей и проклинал его за дружбу с Кубой. Даже в день кончины сеньора К.А.Переса во Флориде почти никто не упомянул о большом вкладе этого экс-президента в международную разрядку, о смелом вызове Соединенным Штатам в Карибском регионе и об активизации связей с СССР. Чавес и в целом взялся переписывать историю, в том числе историю национально-освободительного движения в Х1Х веке!
Словно взяв пример с Н.С.Хрущева, вынесшего тело Сталина из мавзолея, новый венесуэльский лидер поставил целью переместить хранившиеся в Национальном пантеоне останки «Отца нации» Симона Боливара как можно дальше от праха его соратника Хосе Антонио Паэса. Тот, по освобождении от испанского ига, не только разбогател, войдя в креольскую олигархию, но и прожил долгую жизнь. Долгую в отличие от Боливара, назначившего его Главнокомандующим. Разве мог Чавес простить это долголетие и богатство «переродившемуся борцу» даже два века спустя?! Приказав эксгумировать прах Боливара и проверить, не был ли он отравлен, команданте распорядился построить для хранения останков Освободителя отдельный мавзолей. Туда-то в мае 2013 года, вскоре после прощания с самим Чавесом, и был перенесен — и водружен на новое место — саркофаг великого латиноамериканца.
На фоне таких сюжетов что уж говорить о «каком-то» Карлосе Андресе Пересе. Предать забвению — и дело с концом! Но, между прочим, напрасно, ибо масштабность этой личности с годами только возрастает. Возрастает даже вопреки его ультраконсервативному перерождению на склоне лет.
Морская гладь, небесная лазурь и силуэты танкеров
Странное цветовое сочетание: клубы красноземной пыли, изумрудная морская гладь, небесная лазурь и рыжие полоски танкеров на горизонте.
Приступив в июле 1981 года к работе собственным корреспондентом «Правды» в Гаване, я, при виде таких пейзажей, чувствовал себя счастливым человеком. Счастливым не только благодаря оказанному доверию. С одной стороны, автор этих строк по сей день хранит свое командировочное удостоверение за подписью главного идеолога страны М.А.Суслова. Но я его, конечно, не боготворю. Да и не боготворил тогда. Однако сильно рад был тому, что страна моего собкоровского назначения и впрямь является, как говорил за пять веков до этого великий мореплаватель Христофор Колумб, «прекраснейшей землей, которую только видели глаза человеческие».
В одной из поездок по острову довелось познакомиться с руководителем коллектива советских специалистов на реконструкции завода «Планта меканика» в Санта-Кларе — инженером из Кишинева Евгением Афанасьевым. Не прошло и года, как уже упомянутый мною посол Константин Катушев, с его потрясающим умением разбираться людях, добился в Москве присвоения Афанасьеву дипломатического ранга. И тот вернулся из отпуска на Кубу уже в роли консула. Да-да, не производственника, а консула, отвечающего за работу наших соотечественников в центральных провинциях республики.
Теперь уже не только передел цехов «Планта меканика», как изготовителя оборудования для сахарной индустрии, но и сооружение НПЗ в Сьенфуэгосе на Карибском море перешло под консульский контроль того же Афанасьева. Объект стратегически важный: к середине 1980-х Куба получила из СССР 180 млн тонн нефти и нефтепродуктов. И вот, помнится, погожим днем мы с Афанасьевым, выпив крепкого эспрессо, спускались каменистыми уступами к вьющейся линии нового трубопровода, ведшего вглубь прибрежной зоны — к стройплощадке отраслевого гиганта. Шли и разговаривали. Собеседник объяснял, что будущая «рефинерия» (в переводе с испанского — НПЗ) должна быть свободно перенастраивающейся. То есть отвечать и параметрам советского сырья марки Urals, и особым свойствам жидких углеводородов из Венесуэлы. Признаюсь: я слушал — и не понимал. Потому что не представлял себе возможности параллельной приемки чужой нефти на острове, который, казалось, оставался осажденным Америкой и ее региональными вассалами.
Действительно, смысл своповых операций с сырьем как из Когалыма, так и с Ориноко, почти не разъяснялся и не пропагандировался. Всему этому придавалось скорее узко-кабинетное значение, граничившее с бухгалтерской тайной при закрытых дверях. В результате извилисто-трехзвенная нефтяная ось между Москвой, Гаваной и Каракасом (а в 1970-х отчасти еще и Бонном, особенно в годы новой восточной политики левого блока СДПГ и свободных демократов) не получила широкой огласки. Внятной подачей не радовала ни советская, ни кубинская пресса. Вокруг выигрышного примера преодоления ряда барьеров эпохи конфронтации мировых систем почему-то ощущался некий заговор молчания. А ведь иногда менее крупные успехи советского МИДа, МВТ и ГКЭС торжественно продвигались на передний план.
Но сегодня, с высоты прожитых лет, надо прямо сказать: договоренности 1970-х между Кремлем и дворцом Мирафлорес о взаимно-компенсационных поставках венесуэльского сырья на социалистическую Кубу, стали этапной вехой. И связана она была, без каких-либо сомнений, с правлением неординарного венесуэльского президента, его яркой личностью. Сами посудите: соглашения, о которых идет речь, были заключены даже вопреки той помощи, которую революционное правительство Фиделя Кастро тайно оказывало повстанческим группам, оперировавшим в предместьях Каракаса.
Павел Богомолов