«Нефтяники осваивают новые регионы», «Продолжается экспансия российских нефтегазовых компаний»…  За такими заголовками — судьбы сотен и сотен специалистов, которые изменили свою жизнь, переехав в другую страну, а часто и на другой континент. Среди них пиарщики — люди, которые первыми должны разобраться в жизни новой страны и наладить контакт с ее жителями. Как правило, речь идет о развивающихся государствах. «Нефтянка» взяла интервью у Павла Богомолова, бывшего PR-менеджера ЛУКОЙЛа, который пять лет работал в Венесуэле и два — в Гане. Надеемся, что эта статья откроет очень интересную тему: какова специфика пиара в странах «третьего мира»? Как бороться со стереотипами? Что думают о российской нефтянке в Африке и Латинской Америке? Как расположить к себе бедняка из Каракаса и ганского студента? В конце концов, просто приятно поговорить о далеких странах с человеком, который знает их гораздо лучше, чем рядовой турист. 

О Павле Владимировиче Богомолове:

Павел Богомолов родился в 1952 году в Москве. В 1974-м окончил МГИМО по специальности «международные отношения», работал редактором и старшим редактором по социалистическим странам в Агентстве печати «Новости». С 1978 года — в редакции газеты «Правда»: старший корреспондент, специальный корреспондент, с 1981-го — собственный корреспондент на Кубе и в странах Центральной Америки и Карибского бассейна, с 1987-го — обозреватель международного отдела, заместитель редактора. С 1993-го — собственный корреспондент в Великобритании. С 1999 года — PR-менеджер «ЛУКОЙЛ-Европа» и других лондонских филиалов материнской компании, с 2005-го — PR-менеджер представительства «ЛУКОЙЛ Оверсиз» в Венесуэле, в 2010-2012 гг. — представитель компании в Гане. С 2012–го по 2013-й — главный редактор корпоративной газеты «Нефтяные ведомости» в Москве и, наконец, в 2013-2015 гг. — старший PR-менеджер филиала компании в Хьюстоне. В настоящее время — независимый эксперт по международному нефтегазовому пиару, преподаватель ряда московских вузов. Кандидат политических наук, владеет английским и испанским языками.

Павел Богомолов в офисе ЛУКОЙЛа в Каракасе
Павел Богомолов в офисе ЛУКОЙЛа в Каракасе

Договориться с малым бизнесом

— Вы приехали в Каракас прямиком из Лондона. PR в Англии и PR в Венесуэле — это наверняка «две большие разницы». К чему пришлось привыкать в первую очередь?

— В Британии работа международного пиарщика напрямую не связана с социальной помощью, там другие задачи. В странах же «третьего мира» PR и GR — это в немалой степени именно благотворительность, реальная, а не номинальная. При этом нужны не отдельные «жесты», а целенаправленная большая работа в рамках social responsibility. А в период революционных перемен, которые проходили в это время в Венесуэле, конечно, это все обретало особый – я бы сказал, беспокойный — характер.

— С чего вы начали свою работу?

— В страну я прилетел в самом начале 2005 года. На тот момент в Каракасе еще не был открыт офис ЛУКОЙЛа. Сидя на стуле в гостиничном номере, я готовил наше первое мероприятие — постройку и спуск флотилии катеров скорой помощи. В дельте великой южноамериканской реки Ориноко, на бесконечных протоках, которые прорезают сельву и выходят, наконец, к Атлантическому океану, достаточно много медицинских пунктов амбулаторного лечения. Ими пользуются индейцы племени гуарао, а работают там в основном кубинские медики и их жены в качестве медсестр. В этих небольших медцентрах оказывается первичная помощь, но не более. Между тем в больших городах на Ориноко есть нормальные больницы, поликлиники. Как связать индейские деревушки, поднявшиеся над водой на высоких сваях, с сетью медпунктов вокруг столицы штата Дельта-Амакуро – города Тукупита? Мы решили, что хорошо было бы создать логистический транспортный мост между затерянными в устье реки «амбулаторными точками» и крупными медучреждениями в глубинах Венесуэлы. Так и родилась эта идея. В итоге все получилось — после переговоров с губернатором мы построили на местной верфи и спустили 24 мая 2005 года на Ориноко девять катеров скорой помощи. Получилось впечатляющее и, без преувеличений, зрелищное мероприятие – этакий «праздник на воде по-медицински». В тропических странах PR, на мой взгляд, должен принимать такие рельефные формы народного празднества. Для российских нефтяников это была хорошая заявка о себе.

— Наверное, в стране с такими яркими природными декорациями всегда много вольной или невольной театральности…

— Вы правы. Это — средоточие народных страстей, где социальная и политическая борьба обретает подчас характер сценической массовки со своей внутренней драматургией. Во многом поэтому там увлекательно работать, интересно находиться. Есть, правда, и целый ряд других, более строгих в области публичной этики южноамериканских государств. Там царят более регламентированные порядки.

Павел Богомолов на полпути к месторождениям группы "Кондор" в Колумбии
Павел Богомолов на полпути к месторождениям группы «Кондор» в Колумбии

— Очевидный вопрос: какие еще благотворительные акции в Латинской Америке вам запомнились?

— Однажды приходский священник в колумбийском муниципии Cан—Луис де Гасено (департамент Бойяка) завел со мной разговор о том, что неплохо бы помочь им в создании местной приходской радиостанции. По замыслу, она бы не только транслировала псалмы, хоралы, молитвы и информировала о событиях церковного календаря, но и играла бы определенную объединительную роль в Андском регионе. Рассказывала бы, где оползни, обвалы, сели, какие дороги закрыты, в каком селе была арестована группа наркотрафикантес, а в каком состоится ярмарка племенного скота. Тогда это показалось достаточно экстравагантной идеей. Я знаю, что у себя в России мы подчас относимся настороженно, если иностранные инвесторы пытаются повлиять на создание или судьбы наших СМИ. Поэтому, несмотря на отсутствие юридических препятствий (речь-то ведь шла только о закупке и установке студийного оборудования), я не мог сразу ничего ответить. По совпадению, в тот же период я встретился с митрополитом Кириллом, который очень скоро был интронизирован как патриарх Московский и всея Руси. В те дни, о которых идет речь, Кирилл с большой делегацией мастеров культуры и с Державной иконой Божьей Матери совершал турне по Латинской Америке. На приеме в посольстве в Венесуэле он познакомился с нами, лукойловцами. Владыка завел очень интересный разговор о том, как мы чувствуем себя в этих странах, как мы работаем. Рассказав ему, что католический приход в соседней Колумбии просит о помощи в создании радиостанции, я был очень рад, когда в ответ услышал слова благословения.

Речь шла не только о долгожданном сближении православия и католицизма, которое началось на старте ХХ1 века и привело к радующим результатам сегодня, после исторической встречи патриарха и понтифика в Гаване. Дело еще и в том, что речь шла об оборудовании приходской радиостанции в весьма турбулентном районе, да еще и в глухом уголке Южной Америки. Люди пытаются дать своему региону больше культуры, образования и, если хотите, транспарентности. И если не помогать им, то все, связанное с наркотрафиком, вооруженной преступностью, терроризмом, будет гальванизировано еще на долгий период. Ну и разве плохо, если в передачах радиостанции будут даваться и какие-то базовые знания о России, будет начальный курс грамматики русского языка. Беседа с Его Преосвященством (а вскоре мы по праву стали говорить «со Святейшеством») меня вдохновила, и мы довели этот проект до конца. Эта радиостанция называется Ла вос де Сан-Луис, то есть «Голос Сан-Луиса». Насколько мне известно, работает она до сих пор.

— А неудачи у вас бывали?

— Бывали неожиданности. Достаточно вспомнить открытие детского приюта в одном из кварталов пригородной части Каракаса — Сементерио, что переводится как «Кладбище».

— Не слишком жизнерадостное название.

—Это действительно депрессивный, запущенный район, самый бедный в городе. При участии местной Ассоциации помощи матери и ребенка строился детский приют. Мы решили помочь. Развернулась стройка, приют был расширен, настроен второй этаж, заключены договоры о снабжении кухонным оборудованием, мебелью, компьютерами, игрушками. И вот наступает торжественный день открытия. Ожидается пресса, телевидение. Утром мне неожиданно звонят и говорят, что у дверей этого приюта произошла массовая перестрелка двух мафиозных кланов, двух гангстерских шаек. Дымятся кучи мусора, еще не вывезены трупы, а мне нужно ехать туда с послом РФ и другими официальными лицами.

—Жуткая история. И что вы предприняли?

— Надо отдать должное полиции — она сработала хорошо и вовремя установила порядок, в итоге нам не пришлось переносить  мероприятие. Но этот случай мне запомнился — как ни крути, как ни старайся, в странах «третьего мира» сюрпризы неизбежны.

SONY DSC
Павел Богомолов на празднике в честь добычи первой нефти «Хунина-6» в Венесуэле в 2012 году

— Зато складывается впечатление, что как раз в этих странах заслужить народную любовь проще, чем в Европе — есть возможность реально улучшить чью-то жизнь.

— Отчасти это так. Если дать людям работу — они будут очень благодарны. Мы сотрудничали с Ассоциацией малого и среднего бизнеса Венесуэлы и много сделали для того, чтобы будущие проекты были окружены мелкими предприятиями, которые занимались бы не какими-то глобальными услугами вроде поставки буровых платформ и установок, а обеспечивали бы, например, продуктами.

— А правда, что латиноамериканцы любят поговорить?

—Очень! Разговоры в Латинской Америке много значат. В Европе стилевая особенность бизнеса — короткие, тщательно подготовленные встречи, люди прилетают в гости к руководителям компаний на полтора часа, пьют с ним кофе, подписывают документы и уезжают. В свою очередь, Латинская Америка — это тот континент, где ждут, что ты целыми днями будешь общаться, беседовать, люди хотят понять внутреннюю мотивацию твоих поступков, узнать, кто ты, откуда, из какой семьи. Латиноамериканцы — большие говоруны, причем я вовсе не вкладываю в это негативного смысла. Напротив, в непринужденной беседе они видят незаменимое средство прямого общения, которое не заменят никакие электронные гаджеты. Дело тут даже не в особенностях далекого континента, а в древнем «коллоквиальном» наследии латинской общности в целом. Приходите, скажем, в Лондоне на любой вокзал и встаньте перед висящим табло в ожидании номера платформы, с которой отойдет ваш поезд. Вы увидите, что англичане стоят, как правило, молча, а приезжие испанцы или итальянцы постоянно перебрасываются репликами. Такова разница народных привычек, традиций…

— Когда я спросила, правда ли что в странах «третьего мира» легче выстраивать отношения, чем в Европе, вы начали ответ фразой «отчасти это так». То есть отчасти не так?

— Компаниям часто мешает недостаток информационной подготовки местного населения. Еще до того, как в глинобитных стенах местной школы или муниципалитета люди соберутся и проголосуют за конкретный проект, должна пройти серия первых ознакомительных встреч с населением.  Эти встречи имеют две характерные особенности. Во-первых, везде существует формальная и неформальная власть. После Венесуэлы я на два года уехал в Гану. Там тоже есть муниципалитеты на местах, но есть и племенные вожди. Иностранному инвестору надо уважить и тех, и других, да так, чтобы никто не почувствовал себя ущемленным. Вторая особенность — психология людей, их недоверие к «пришельцам». Это невозделанная земля, не просматривается ровно никакой готовности с самого начала правильно понять цели нового проекта. Люди задают очень наивные вопросы.

Добычу первой нефти празднуют в Гане, 2010 год
Добычу первой нефти празднуют в Гане, 2010 год

— Понимаю их, мне кажется, я сама всегда задаю очень наивные вопросы… Какие вопросы ганцев вам запомнились?

— На одной встрече, когда еще даже не начались буровые работы, люди из прибрежных рыбацких деревень пришли жаловаться — невкусными стали водоросли, которые морской прибой выбрасывает на берег. Морская капуста десятилетиями была прекрасной кормовой добавкой для крупного рогатого скота, а теперь животные как-то не так на них реагируют. Спрашиваем — почему вы считаете, что проблема связана с нефтяными компаниями? В ходе разговора выясняется, что сотни людей понимают геологоразведочное морское бурение не как точечное сверление отдельных участков дна, а как некие гигантские грабли, расчески, которые проходят по коралловому дну океана, бесконечно его царапают, поднимают кверху водоросли, да еще и обрабатывают их при этом какими-то химикатами. Я не обвиняю людей, это наследие многих лет недостаточного образования, слабого развития средств массовой информации. Но факт остается фактом: многие совершенно неправильно представляют себе, как устроена нефтяная отрасль.

Бильярд по-ивуарийски
Бильярд по-ивуарийски

— Приходится проводить ликбез?

— Приходится, но это не так просто. Возьмем те же водоросли — для спокойствия населения необходимо доказать, что они по-прежнему не ядовиты и не вредны. А как это выяснить? Дать заказ какому-то международному биологическому институту или лаборатории — тогда  Гане эта работа не принесет ни копейки — неправильно. Значит, нужно подобрать коллектив экспертов внутри страны, чтобы они освидетельствовали эти водоросли, подтвердили, что ими по-прежнему можно кормить скот… Из спонтанных вопросов сельских старейшин возникает новое огромное направление работы.

Всесильные российские нефтяники

— Мне кажется, это проблема не только африканских стран — как ни странно, многие люди во всем мире довольно смутно представляют себе, как устроена нефтянка.

— Есть и еще одна особенность — нефтяники кажутся всем всемогущими. Это хорошо иллюстрируют даже небольшие эпизоды.

Однажды с помощью российского посла мы провели в Аккре прием в честь ганских студентов, которые должны были через пару дней улететь на учебу в Губкинский институт. Они были отобраны министерством  энергетики по нашей инициативе и при нашем участии. Особенно важно, что речь шла о ребятах из самых разных социальных слоев. ЛУКОЙЛ помог получить учебные визы, отремонтировал комнаты в московском общежитии, дал дополнительные стипендии. Все было хорошо. Поздно вечером, прямо перед их отлетом в Россию (с транзитной остановкой во Франкфурте-на-Майне), мне звонит руководитель группы и в панике сообщает, что студентов не сажают на рейс Lufthansa. Как так? Выясняется, что африканцы должны иметь транзитные визы «промежуточных» европейских стран, а виз нет. Удивительно — ни сотрудники министерства, ни работники PR-службы не позаботились об этом. Постановка вопроса была простая — мы же договорились с ЛУКОЙЛом, как могла возникнуть проблема? Можно подумать, что ЛУКОЙЛ распоряжается паспортным контролем в аэропортах Германии! Но так высок престиж наших нефтегазовых компаний, что все решили — коль скоро россияне пригласили на учебу, значит, можно больше ни о чем не думать, все устроится само собой. Показательная история.

— Показательный в том смысле, что от нефтяников всегда ждут очень многого?

— Да, к нефтяникам всегда огромные претензии во всех смыслах. Именно на них возлагаются самые большие надежды. Таких ожиданий нет ни от  металлургических компаний, ни от золотодобывающих, ни от агропромышленных. Та же Гана и соседний Кот-д’Ивуар дают львиную долю какао в мире, на их территориях огромные месторождения золота, там работает много иностранных компаний, можно создавать сотни и тысячи новых рабочих мест. Но к ним нет таких претензий, как к нефтяникам, считается, что именно нефтянка должна сразу всех сделать счастливыми.

— Сейчас вы говорите об отношениях «на местах», но можно ли сказать, что и на «высоком» уровне отчасти происходит то же самое?

— Очень многого ждут именно от наших компаний — некоторые государства традиционно рассчитывают на огромные капиталовложения со стороны России. В Венесуэле ЛУКОЙЛ взялся в 2004 году за масштабные проекты, связанные с подготовкой к добыче тяжелой и сверхтяжелой нефти. В стране велики ее запасы, но эту нефть нельзя подавать на НПЗ. Между промыслом и заводом должны стоять гигантские комплексы-апгрейдеры, которые придают сырью товарные характеристики. Каждый такой комплекс стоит как минимум от шести до восьми миллиардов долларов. Любая компания, чтобы обезопасить себя на будущее, наряду с «долгоиграющими», очень дорогими проектами пытается включить в текст меморандума о сотрудничестве и что-то более динамично окупаемое. Именно поэтому в самые первые соглашения с венесуэльцами в 2004 году были заложены не только «проекты века», но и доступ к так называемым mature fields, или campos maduros, то есть зрелым месторождениям более легкой нефти, многие из которых известны со времен Второй мировой войны. Специалисты убеждены в том, что российские технологии повышения отдачи уже известного пласта в обедневших скважинах позволили бы продлить им жизнь по крайней мере еще на несколько лет. Если бы стороны выполнили свои обязательства и в этом разделе, то за счет mature fields можно было бы повысить планку взаимного доверия, да и частично профинансировать долговременные проекты. Но в итоге эти дополнительные козыри получала, как правило, не Россия, а сравнительно небольшие компании других дружественных стран — Белоруссии, Вьетнама, Кубы… Все это отраслевые игроки, имеющие меньше опыта, технологий и финансовых ресурсов. Видимо, в Каракасе рассудили, что зрелые месторождения лучше отдать им, а на Россию с ее мощным отраслевым потенциалом, кадровым и технологическим, можно возложить сложные миллиардные задачи.

Афро-Карибы и Гагарин 

— Вы видели не только Венесуэлу нулевых, но и — в давние времена работы в газете «Правда» — буржуазную, уже исчезнувшую Венесуэлу восьмидесятых. Что вам запомнилось?

— В те годы это была страна контрастов. Жизнь кипела, в Каракасе открывались огромные шоппинг-центры, центр был обвешан великолепной, ничем не уступавшей американской, рекламой… Жители соседних стран пытались попасть в Венесуэлу, чтобы поработать хотя бы в обслуживающем персонале какого-нибудь офиса или просто убирать улицы. Но Каракас был окружен ранчос — в испаноязычных странах так называют фавелы — бедные жилища, облепляющие склоны гор вокруг крупных городов. Они выглядели страшно. Полицейский в Каракасе запросто мог остановить какую-то небогатую семью, которая спустились с гор, и отправить их обратно в ранчос, чтобы бедняки не портили собой лицо города.

— А что в первую очередь вам бросилось в глаза в Венесуэле времен Чавеса? Какие картинки появляются перед глазами?

— Разрешите для начала прибегнуть к неожиданному, казалось бы, сравнению. Вы знаете, за все советское время я помню только одну стихийно возникшую демонстрацию в Москве. Это было 12 апреля 1961 года, когда Юрий Гагарин полетел в космос. Людей не надо было агитировать, чтобы они от руки написали плакаты и с радостью вышли на улицу. На этих плакатах можно было прочесть: я следующий, после Гагарина полечу я. Москва была наполнена воодушевлением. Я вспомнил это ощущение в Венесуэле 2005-2006 годов. Несмотря на глухое неприятие революционных преобразований средними классами, можно было убедиться в неподдельной готовности людей высказываться, ходить на митинги, ходить на собрания, спорить, доказывать, отстаивать свои права. Как всегда в периоды революционных изменений, на будущее возлагалось гораздо больше надежд, чем их сбылось в реальности. Жесткая поляризация в начале нынешнего века, конечно, уменьшилась, но в последнее время положение снова стало тяжелым. Пустеющие полки в магазинах, дикое соотношение официального и неофициального курса доллара — все это не делает жизнь краше. Уровень добычи нефти за последние годы, похоже, почти не сдвинулся. Как считают западные аналитики, он находится даже на более низком уровне, чем в «старой» Венесуэле. Нефтянка — стратегическая отрасль, государство постарается удержать ее в своих руках и после декабрьской победы античавистской оппозиции на парламентских выборах. Но, скорее всего, отраслевой комитет в Национальной Ассамблее останется пока под контролем оппозиционных сил. Во власть, по крайней мере законодательную, пришли другие люди со своей антиправительственной стратегией. Очень сложно предсказать, как будут развиваться события дальше.

— А правда, что, несмотря на совершенно разные природные и климатические условия, венесуэльцы чем-то похожи на россиян?

— Это тема для целого разговора. Но среди моментов, которые нас сближают, можно назвать то, что и мы, и венесуэльцы в своих неудачах часто виним не себя, а власть, начальство, кого угодно. Не видно, чтобы большинство рассуждало так — а где я сам недоработал, что бы мне еще сделать, как бы мне повкалывать?.. Пока очень сильны патерналистские настроения — не я сам должен, а страна мне должна, я пенсионер, я ветеран, я пятое-десятое… Говорю об этом с пониманием и сочувствием — я сам ветеран труда. Но хорошо ждать от властей «опекунской» помощи, когда экономика в полном порядке и когда есть дорогая нефть, дорогой газ на экспорт… Но не в кризисные времена. Это, готов признаться, непопулярное высказывание. Если уделить подобной теме много места в интервью, то многие нас с вами невзлюбят.

CIMG3618— Думаю, простят… А есть ли какая-нибудь история, которая может обобщить ваши впечатления о Венесуэле, подвести своеобразный итог?

— Однажды Уго Чавес, выступая на большом митинге в одной из западноафриканских столиц, заявил: «мы, венесуэльцы — афрокарибская нация». Услышав об этом оппозиция в Каракасе приняла весть из-за океана в штыки, дескать, пусть лидер Боливарианской революции, если уж ему хочется, говорит за себя, а не за нас; какие мы африканцы! И только корреспондент одного из европейских информагентств, аккредитованный в Каракасе, сказал: а ведь Чавес прав. Действительно, как и в карибских странах, островных государствах, в Пуэрто-Рико, Доминиканской Республике, на Кубе, так и в Венесуэле пустила глубокие корни африканская культура. Завезенная еще невольниками позднего Средневековья, она плотно перемешалась с испанской и креольско-поселенческой, это придает особенно яркие блики всей жизни. Смешение этносов, рас и религий проявляется не только во вкусах, но и в поведении миллионов венесуэльцев. Меньшая, чем в ряде других государств в Андах, приверженность католицизму тоже накладывает свой отпечаток. Венесуэльцы, как правило, проще сходятся, расходятся и разводятся, чем «застегнутые на все пуговицы» чилийцы или уругвайцы, чаще смешивают племенную мистику «вуду» с официальными церковными канонами. В общем, по-настоящему афрокарибская страна.

ЛУКОЙЛ работал в Венесуэле с 2005-го года. С 2009-го — уже в составе Национального нефтяного консорциума, в который также входили «Роснефть», «Сургутнефтегаз», ТНК-ВР и «Газпром нефть». Важнейшее достижение компании в Венесуэле — детальное исследование и сертификация нефтеносных блоков на Ориноко. Это не раз подчеркивалось не только  топ-менеджерами самого ЛУКОЙЛа, но и венесуэльскими партнерами. «Огромная сертификационная программа «Магна Резерва» была выполнена при активном участии российских инвесторов, — говорит Павел Богомолов. — Эта программа — один из символов патриотического наследия Чавеса, стремившегося доказать, что страна обладает самыми крупными запасами нефти в мире (235 миллиардов баррелей). По итогам сертификационной кампании все игроки на глобальном рынке, в том числе США, были вынуждены признать, что основные углеводородные запасы Венесуэлы — не битум, а тяжелая и сверхтяжелая нефть. Хоть она и напоминает пластилин — но это все-таки нефть». При низких ценах добыча тяжелой нефти не так уж выгодна. Однако, по мнению нашего собеседника, через 10-20 лет эти месторождения вновь привлекут к себе не «точечно-фрагментарное», а самое широкое внимание зарубежных инвесторов со всех континентов. 

На данный момент в составе Национального нефтяного консорциума осталось две компании из пяти. В 2012 году из ННК вышел «Сургутнефтегаз», продав свою долю «Роснефти», в 2013-м ТНК-BP вошла в состав российской госкомпании. Затем в рамках оптимизации инвестиционного портфеля из Венесуэлы ушел ЛУКОЙЛ. Его долю в консорциуме в 2014 году также купила «Роснефть». 

Анна Валуйских

Все фото — из личного архива Павла Богомолова.