В 28 выпуске «Энергосреды» главный редактор редакции энергетических новостей и товарных рынков Thomson Reuters Александр Ершов рассказывает о положении дел на нефтяном рынке, сделке ОПЕК+ и российском экспорте нефти и нефтепродуктов. Ведет передачу Мария Кутузова.
Мария Кутузова: Добрый день! Cвами Мария Кутузова. В эфире «Энергосреда», на канале «Нефтянка». Рада представить нашего гостя — Александр Ершов из ThomsonReuters. Сегодня мы говорим о нефтяном рынке, сделке «ОПЕК +» и российском экспорте. Александр, Ваше отношение к сделке «ОПЕК+», ее результатам и возможной отмене?
Александр Ершов: О сделке речь шла на Санкт-Петербургском форуме, и довольно прогнозируемо все стороны говорили как минимум о смягчении ее условий, если не об отмене в целом. Но для меня лично было неожиданно, что у сторон сделки, у основных, как минимум, уже готова цифра, на которую они хотят увеличить добычу, не отменяя сделку полностью. Это миллион баррелей, и эта цифра там называлась. Нефть сразу грохнулась на 3 доллара… Это такой результат был именно новостного потока.
Мария Кутузова: Шоковая терапия?
Александр Ершов: Ну, не знаю терапия или какое-то другое медицинское мероприятие… Тем не менее, я считаю, что результат у сделки есть. Я бы не стал приписывать всю позитивную динамику котировок за последний месяц, а весной нефть приподнялась до максимума с осени 2014-го г. Я бы не стал все это приписывать пакту «ОПЕК+», потому что есть и другие факторы. «ОПЕК» в данном случае показала высокую дисциплину, это редкость… В прошлом, когда ОПЕК квотировала поставки, добычу, то сами же участники ее нарушали, и эффект постепенно сводился к нулю, потому что все понимали, что условия никто не соблюдает, даже сами установившие их страны.
Теперь не то. Теперь все старались, как могли. Плюс произошло падение добычи в Венесуэле, в силу просто тяжелой экономической ситуации, спровоцированной как раз низкими ценами…
Мария Кутузова: И санкциями?
Александр Ершов: И санкциями, да, верно. Все это убедило рынок, что дисбаланс в сторону перепроизводства каким-то образом преодолен, и нефти может не хватить, цены пошли вверх, еще и летний спрос помогает. В целом, конечно, говорить о каком-то долгосрочном эффекте сложно, потому что восприятие нефтяного рынка это в первую очередь настроение. С одной стороны настроение может измениться очень быстро, а с другой — инерция самого рынка, то есть баланс поставок, очень велика. То есть, это противоречие, которое много лет существует на рынке, и много лет заставляет цены вести себя не так, как это могло быть при чисто экономических причинах, то есть, при дефиците цены растут, при избытке снижаются. Все бывает не так, то есть, конечно, эти факторы тоже действуют, но все равно вот это вот восприятие, можно сказать некоторая субъективность на уровне стран, конечно, не отдельных личностей, она влияет, влияет на котировки. Сейчас мы находимся в таком пограничном состоянии, когда устойчивый рост был нарушен вот этими вот заявлениями во время Петербургского саммита и дальше будет противоборство двух факторов: во-первых спрос, а лето — это время активного спроса на нефть, но с другой стороны, участники сделки всерьез намерены вернуть часть ресурсов на рынок, и они говорили, несколько компаний говорили, что лето — это лучшее время для того, чтобы вернуть эти объемы на рынок, что наименее болезненно для цен. И вот, вот эти вот лёд и пламень, которые сойдутся, как в «Евгении Онегине», покажут нам чья возьмет.
Мария Кутузова: Как Вы оцениваете рост добычи нефти в США? Как это может повлиять на нефтяной рынок?
Александр Ершов: Напрямую влияет, разумеется. США оказались в наибольшей выгоде от пакта, потому что они, не присоединившись к нему, имели полную свободу действий, чтобы получать выгоду от роста котировок, чтобы менять маршруты поставок так, как это наиболее выгодно в текущий момент, в результате мы получили большой прирост экспортной американской нефти. Да, они вообще отменили запрет на экспорт нефти. После этого мы получили большой прирост поставок американской нефти, прежде всего, в Азию. Я думаю, что это было одним из мотивов участия, активного участия Саудовской Аравии в пакте. Некоторого сближения с Россией, которое произошло, а Саудовская Аравия — традиционно союзник Америки. Но здесь, вот это вот экономическое вытеснение арабской нефти, для которой рынок Восточной Азии — это такое «мейнстримное» направление экспорта, и когда там пришли американцы с не маленькими объемами, и было видно, что они просто вытесняют ресурсы, при том, что возник даже некоторый эффект домино и арабская нефть появилась в Европе, вытесняя российскую нефть, допустим, в Польше… Я думаю, что одним из существенных мотивов для Саудовской Аравии было именно это.
Ну, а сейчас в Америке открыто заявляют, президент Трамп открыто заявляет, что он против бесконтрольного роста мировых котировок нефти, и в этом росте «виновата ОПЕК». То есть, с одной стороны, Америка хочет участвовать в регулировании этого процесса, но, с другой стороны сейчас, из-за долгосрочных действий ОПЕКа, долгосрочного воздействия пакта ОПЕК+, происходит некоторое перераспределение поставок в глобальном масштабе, и, конечно, никто отдавать свой кусочек пирога не захочет. Поэтому насколько американская нефть будет участвовать в формировании новой рыночной картины, это, мне кажется, будет зависеть, в первую очередь, от уровня цен. Если они пойдут дальше, конкуренция опять возрастет и экспорт из многих стран, которые сейчас не могут себе позволить дальнее плечо, станет рентабельным, та же Венесуэла сможет поправить свою ситуацию, и конкуренция обострится.
Если мы увидим, наоборот, снижение, тогда, конечно, Америка в выигрыше, с возможностью более гибкого регулирования как производства (она не связана обязательствами), так и экспорта. При большом внутреннем потреблении нефти, у них есть очень широкие возможности для различного рода замещений нефтепродуктов, нефти в трансатлантическом направлении, на Тихом океане, поэтому здесь, конечно, тяжело будет конкурировать с другим производителям, которые, во-первых, удалены от многих рынков и связаны пактом «ОПЕК+» будет тяжело, конечно, конкурировать в условиях низких цен. Вот, поэтому мне кажется, что поведение котировок летом, до сезона снижения осенью, будет очень показательным.
Мария Кутузова: Как Вы оцениваете роль геополитических факторов в текущей ситуации?
Александр Ершов: Если Вы говорите про фактор Ближнего Востока и стремление укрепить свое влияние со стороны России, Америки, Саудовской Аравии или Ирана, то, безусловно, это оказывает влияние на картину экспорта нефти. Тем не менее, всерьез это сейчас переломить какой-то тренд не сможет, потому что ход операции в Сирии более-менее стабилен, какие-то дополнительные силы туда не подключаются. Неопределенной остается только ситуация с Ираном. То есть, с одной стороны, Америка хочет, как они об этом открыто говорят, ограничить рост цен, с другой стороны они хотят, чтобы при этом против Ирана действовали санкции (санкции против Ирана как фактор роста цен). То есть, некоторое противоречие наблюдается внутреннее…
И вопрос, конечно, как, насколько у них просчитана вот эта вот система мер против Ирана, именно в экономическом смысле просчитана…
Мария Кутузова: Некоторые сомневаются есть ли вообще какой-то план…
Александр Ершов: Да, мне кажется, что очень показательна ситуация с РУСАЛом, когда введение санкций показало полное отсутствие планов с экономической стороны и пришлось после этого немножечко отступать назад, потому что невозможно было выполнить полностью эту программу, которая декларировалась. Возможно, что с Ираном может произойти нечто подобное.
Геополитические факторы могут сыграть и на Юго-Востоке Азии, где есть противоречия между Китаем, Вьетнамом, Филиппинами — все это крупные экономики, потребители, производители нефти. Вот недавно ситуация с «Роснефтью», которая объявила о запуске бурения на газоконденсатном блоке морском… Во Вьетнаме… Потом выяснилось, что это спорная территория, и Китай заявил официальный протест… Конечно, в разрезе баланса поставок это какие-то доли процента, наверное, очень маленькие доли… глобального баланса. Но в разрезе отношений Китая и Вьетнама, если бы обострение пошло дальше, то такой маленький блок мог бы очень даже повлиять на восприятие рынка, потому что Китай крупнейшая страна, Вьетнам тоже не маленький потребитель и производитель сырья.
Если говорить про Венесуэлу, то тут, скорее, не геополитические, а фактор экономики страны в целом. То есть не нефтяной отрасли, а просто ситуации в Венесуэле, которая, как известно, «номер один» по запасам нефти, но возможность ее экспортировать сильно зависит от общеэкономической ситуации в этой стране.
Мария Кутузова: Вы знаете, вот такое впечатление, что санкции против Венесуэлы, санкции против Ирана и санкции против России не совсем идентичные по своему воздействию, да? Санкции против Венесуэлы приводят к тому, что Conocoначинает экспроприировать ресурсы национальной венесуэльской компании, санкции против Ирана, даже намерение их введения, приводят к тому, что Totalвыходит из Южного Парса, а вот с российскими компаниями пока такого не происходит, насколько я понимаю. В то же время, г-н Сечин утверждает, что под санкциями находится уже сейчас примерно треть мировых ресурсов нефти…
Александр Ершов: Да, он говорил об этом в своей речи на форуме… Но, дело в том, что санкции бывают нескольких видов, и по воздействию у них тоже есть несколько градаций. Например, у «Роснефти» закрыт доступ к дешевым деньгам, долгосрочно. Это существенно для финансирования больших проектов и даже для торговых операций. Ну, это просто делает затраты компании выше, потому что приходится больше вносить своих денег, но это не нарушает операционную деятельность. Это может гипотетически сказаться на объеме инвестиций, например, или компания может сэкономить на чем-то другом, то есть это фактор давления, но это не отрезает компанию от рынка или еще каким-то образом влияет… И другой пример, который Вы привели — Totalи Южный Парс. Почему Totalвышла из этого проекта, в котором они заинтересованы? Потому что они очень широко представлены на американском рынке, для них риск вторичных санкций перевешивает выгоду от Южного Парса. Вспомним как пострадал банк BNPParibas, который провел несколько совершенно ничтожных в финансовом смысле сделок с Кубой и Южным Суданом, если я правильно помню, несколько лет назад. В результате, они получили миллиардные штрафы именно за нарушение санкций. Там речь шла, по-моему, о семи, что-ль миллиардах долларов… Они были вынуждены это заплатить, потому что для них был важен американский рынок. Это уже именно нарушение операционной деятельности. Есть и третья градация. То, от чего пострадали наши компании — это отсутствие доступа к технологиям. Есть некоторые сферы, например: шельф, глубоководное бурение, где работают международные компании с большим опытом, и без их технологий, привлечения их в качестве подрядчиков или участников разработки, там обойтись очень тяжело. Это, конечно, замедляет шельфовые проекты. Хотя шельф, конечно, тоже бывает разный… Я бы сказал, наиболее трудные шельфовые проекты.
Поэтому, если сравнивать Россию с Ираном и Венесуэлой, то форма этих санкций, она по-разному влияет на отрасль в целом. В Венесуэле наиболее острая ситуация, потому что отрасль там наименее самодостаточная. Все-таки из пятисот с лишним миллионов тонн в год, которые мы добываем, около половины потребляется внутри страны. Производятся нефтепродукты, которые также экспортируются частично. У нас очень развита трубопроводная система. Это дает диверсификацию поставок и позволяет настраивать баланс при меняющейся клиентуре. Сходная ситуация в Иране. Там есть выход к Каспийскому морю, возможность торговать с той же Россией, например, или другими прикаспийскими странами. Есть собственная переработка, хотя она еще совсем недавно страдала от дефицита нефтепродуктов на внутреннем рынке. Поэтому действие санкций задумывается как точечное, но результат получается не всегда такой, которые планируется.
Мария Кутузова: Есть ли у Вас оценки, как повлияют санкции против России на объемы добычи в перспективе?
Александр Ершов: Ну, на шельфе однозначно будет тяжелее, тут понятно, и, в общем, компании с этим соглашаются, но есть много ресурсов, которые доступны на традиционных месторождениях. Тут есть два эффекта, которые уже наблюдаются. Во-первых, интенсификация самой добычи, применение технологий, которыми уже владеют наши компании, в той или иной мере, конечно. Повышение отдачи, разработка месторождений, которые еще недавно были не рентабельными. И компании вкладываются в это, это видно.
Второе — это инвестиции в технологии переработки. Этот эффект тоже очень заметен за последние несколько лет, когда при том же объеме добычи у нас существенно растет экспорт нефти, просто за счет того, что на внутреннем рынке для переработки хватает меньшего объема нефти, что высвобождает ресурс. Мы научились обеспечивать сами себя моторным топливом еще совсем недавно. Баланс все время был на грани дефицита. Последний острый дефицит, по-моему, был в тринадцатом году. В перспективе, конечно, Россия не сможет существовать как Саудовская Аравия с огромным и быстро доступным резервом нефтедобычи. Тем не менее, поддержание объема, и даже увеличение, не является чем-то не выполнимым, на мой взгляд. Если вспомнить, еще несколько лет назад Минэнерго говорило, что без массового внедрения технологий и интенсификации добычи, есть угроза падения до 30%. Буквально, вот, несколько лет назад. Сейчас они этот прогноз не дают, то ли уже так развились технологии, то ли, вот, за счет высвобождения переработки, потому что компании инвестируют в заводы…
И третье направление — это, конечно, нефтехимия. Ресурсы для этого большие и производить все необходимое — огромное количество нефтехимической продукции, производить все необходимое как минимум для изготовителей этой продукции, а как максимум по всей цепочке, это тоже задача, которая, в конечном счете, работает на добычу, на более свободный подход к необходимому объему добычи. То есть когда стране не нужно постоянно наращивать этот объем, потому что нефти не хватает.
Мария Кутузова: Вы прогнозируете рост спроса на нефтехимические продукты внутри страны или это дополнительный ресурс для экспорта?
Александр Ершов: Ну, конечно, для экспорта, и на внутреннем рынке будут развиваться, там, переделы второго и больших порядков. Вот, на том же форуме было объявлено сразу об открытии двух метанольных заводов. А метанол — это важнейшее, такое, наиболее массовое сырье для дальнейшей переработки.
Мария Кутузова: А что у нас сейчас происходит с экспортом? Сколько мы экспортируем, на какие рынки? Что для нас стало приоритетным: разворот на Восток, или, все-таки, поддержание экспорта в западном направлении?
Александр Ершов: Разворот на Восток произошел. Мы много экспортируем нефти, и будем экспортировать еще больше, мощности развиваются. Да, на традиционных рынках происходит снижение, на Юге — более заметное, где Новороссийск; на Севере, на Балтике менее заметное, но тоже снижаются цены на нашу нефть, находятся в таком, здоровом диапазоне. Относительно эталонов мы никуда не проваливаемся, а, даже наоборот, у нас «укрепление» нефти. В принципе они колеблются в тех пределах, в которых они находятся уже много лет. Здесь из существенных перемен можно ожидать следующее. Все-таки Каспий – это средоточие нескольких крупнейших в глобальном масштабе проектов добычи. Это Кашаган, это Тенгиз, это Карачаганак, это российские проекты…
Мария Кутузова: ЛУКОЙЛа.
Александр Ершов: Да, да… Поэтому, вот этот поток, просто какая-то Амазонка нефтяная, которая выливается на рынок, она имеет устье именно на Черном и Средиземном морях. Поэтому конкурировать там с каждым годом будет все сложнее и сложнее. Эти объемы увеличиваются, и при росте котировок у производителя появляется больше возможностей для инвестиции и последующего увеличения добычи. Таким образом, вот эти вот огромные объемы нефти, которые приходят в Новороссийск — это всё ситуацию обостряет. Я считаю, это мое личное мнение, что не надо бороться любой ценой за максимальное присутствие на этом южном рынке. Любая такая борьба – это потеря в цене.
Мария Кутузова: Идти в Азию? В южном направлении, через юг…
Александр Ершов: Ну, благодаря все-таки такой развитой трубопроводной системе, возможность диверсификации есть. Поэтому вот этот вот процесс планового сокращения планового экспорта через Новороссийск, он, в принципе, естественен, он экономически обоснован. Туда планируется дополнительный приход нефтепродуктов, трубопроводный экспорт, — это тоже будет дополнительная нагрузка на рынок, потому что те заводы, которые покупают сейчас нефть, заводы в регионе, покупают ту же каспийскую, перерабатывают ее и продают на переработку, они почувствуют конкуренцию от прямых поставок нефтепродуктов. Поэтому эта вот ресурсная база, динамика ее на ближайшие годы, это практически основа для экспортной стратегии всех компаний, представленных там. Возможность ее посчитать – это такая, не банальная задача. Тем не менее, именно эти оценки нужно делать, чтобы понимать, что будет с экспортом дальше.
Если говорить про экспорт нефтепродуктов, то на него будет влиять ужесточение к 2020-му году требований IMOк бункерному топливу. Это существенная статья экспорта. Ну, и другие экологические регуляции на повестке. На Балтике, которая напрямую связана с Роттердамом, общий рынок Северо-Западной Европы, там, конечно, ощущается присутствие нефти с других рынков, той же арабской нефти из Персидского залива. Туда приходит нефть, когда для этого есть конъюнктура, из Америки. Здесь также наиболее высокая концентрация нефти из Африки. Наиболее высокая концентрация продавцов. Там, конечно, URALSпока чувствует себя уверенно, хотя, на пятки наступают. Нельзя сказать, что мы, как нефтеэкспортирующая страна, выходим из этого соревнования однозначно победителем. Нет, что-то приходится отдавать, приходится искать какие-то новые направления. Арбитраж из Европы, то есть поставки на другие рынки, часто открывается и бывает значительным по объему, в нем участвует и наша нефть. Поэтому, я бы сказал, что за последние год или два, устоявшаяся картина нефтяного экспортного баланса, она стала размываться. Приходят из одних регионов в другие, и наоборот… Происходит обмен ресурсами, появляются новые поставщики. Появляются новые регионы добычи, как, например, наша арктическая нефть, пусть там не очень большой объем, но тем не менее…
Мария Кутузова: А где она востребована?
Александр Ершов: Ну, это легкая нефть, хотя премиальность легкой нефти за последние годы очень упала, потому что мощности переработки развились во многих странах, в первую очередь в Китае, где их традиционно не хватало. Теперь переработчики ищут не столько легкую нефть, сколько дешевое сырье, которое они могут превратить практически в любой продукт, который им в данный момент нужен. Но, тем не менее, приверженность переработчика к определенным сортам осталась, поэтому те заводы, которые используют легкую, например, североморскую нефть, вполне могут брать и вот эту вот — приразломную.
Мария Кутузова: На западном направлении, насколько я понимаю, встал очень остро вопрос о качестве нефти?
Александр Ершов: В первую очередь это касается, конечно южного направления: Новороссийска, но и Прибалтики тоже. Это прямое следствие развития нефтепереработки…
Мария Кутузова: Не разворота на Восток, а именно нефтепереработки?
Александр Ершов: Ну, в том числе, конечно, легкая нефть уходит и на Восток, но, все-таки, компании очень много забирают легкой нефти на переработку внутри страны. Особенно небольшие заводы. Дефицит этой легкой нефти уже давно ощущается и ее не хватает в результате ни переработчикам, ни трубопроводам. Ее не хватает Казахстану, страна берет нашу нефть и страдает от того, что сорта, которые туда идут, постепенно с легких – западносибирских, переходят на тяжелое сырье, становятся все тяжелее и тяжелее. Это объективный процесс, но выделение тяжелого сернистого потока может создать дисбаланс в интересах определенных отдельных экспортеров, потому что тот план, который был публично представлен, этот URALSHeavy, в Усть Луге, это, конечно, ударит в первую очередь по тем компаниям, которые туда идут, то есть по распределению объемов в системе «Транснефти». Тот же Казахстан, кстати, пострадает. Поэтому, с одной стороны это может быть и улучшило бы картину в целом, но вот эта проблема, а также тот факт, что для тяжелого сорта должен быть свой рынок, то есть нужно понимать, кто будет покупать это, чтобы экспортеры не остались, так сказать, один на один с этой ситуацией. Мне кажется, вот эти две вещи пока препятствуют решению, хотя «Транснефть» говорила, что это технически возможно.
Мария Кутузова: Насколько выгодно России поставлять нефть в Китай? В азиатском направлении в целом?
Александр Ершов: Ну, история с CEFC— это отдельная тема, она не связана с рентабельностью поставок в Китай. Там все очень запутано, я вряд ли смогу компетентно прокомментировать, потому что стороны стараются не раскрывать всех деталей. Что касается экспорта в Китай, то морской экспорт, из порта Козьмино — там, где видно конъюнктуру — он представляется выгодным. Не только в Китай, вообще это направление, это хороший вариант, вполне эффективный. Там, где речь идет о поставках напрямую по трубопроводу, то есть через Сковородино и дальше в Китай, нужно знать, для оценки эффективности нужно знать формулу, которую мы не знаем. Поэтому сказать, и сравнить это с нетбэком на Запад сложно.
Но, в моем понимании экспортер, такой как, например, «Роснефть», который использует оба направления, он должен балансировать рентабельность на них. Вряд ли существует какой-то существенный перекос в том или ином виде, но говорить об этом с уверенностью невозможно, потому что мы не знаем формулы. А Козьмино, да! Это хорошее направление, такие ворота в Азию, которые сработали, и уже много лет позволяют «Транснефти» выдерживать баланс между западным и восточным направлениями, а компаниям зарабатывать на азиатских рынках.
Мария Кутузова: Говорят о том, что санкции против Ирана могут привести к увеличению поставок российской нефти в сторону Японии и Южной Кореи, которые собираются отказываться от иранской нефти. Как Вам такая перспектива?
Александр Ершов: Когда действовали санкции против Ирана, и экспорт был запрещен, то были квоты на продажу иранской нефти в Китай, Индию, и Иран этим пользовался. Я не вижу каких-то проблем, чтобы он возобновил эту практику. Там, как я уже говорил, были проблемы с импортом в Иран моторного топлива, но сейчас, насколько я знаю, переработка позволяет насыщать внутренний рынок. Но в целом, конечно, Иран – это крупное нефтепроизводящее государство. Тем не менее, глобально изменить картину на таком крупном рынке как рынок Восточной Азии не сможет. Отсутствие этих ресурсов или приход их туда, создаст усиление или ослабление конкуренции, но не создаст дефицита.
Для России, если это будут санкции Америки, неодобренные ООН, которые РФ может не соблюдать, будут возможны какие-то операции торговые, выгодные и для Ирана, и для России, просто как замена, ну, вот, как я говорил про торговлю с Китаем и Индией. Если это будут санкции, утвержденные ООН, и Россия к ним присоединится, то, конечно какие-то поставки на Каспии придется прекратить. И если Иран окажется в действительно жесткой блокаде, то отсутствие этого игрока как экспортера нефти, возможно, на каких-то направлениях даст определенный прирост для российской нефти. Но я не думаю, что это будут какие-то существенные увеличения. В любом случае для России сейчас возможность договариваться с Ираном — это намного больше, чем нефтяной рынок. Нефть здесь она немножечко факультативна, все-таки это геополитические вопросы на Ближнем Востоке, взаимоотношения с Америкой и так далее… А нефть это просто компонент…
Мария Кутузова: А как Вы оцениваете развитие биржевой торговли нефтью и нефтепродуктами в России на сегодняшний день?
Александр Ершов: Ну, если мы говорим про внутренний рынок, то сейчас биржевые торги полностью определяют ситуацию на внутреннем рынке. Несколько лет компании продают нефтепродукты через биржу, биржевая цена – это фактически уровень рынка. Внебиржевые рынки составляют небольшой объем, если мы говорим про свободный рынок, не про долгосрочные контракты. С нефтью ситуация обратная, потому что на внутреннем рынке через биржу проходят единичные партии нефти. Что касается экспорта, то здесь биржа пока не запустила какие-то свои торговые процессы. Насколько я знаю, проблема заключается в отсутствии договоренности о клиринге, ну и еще о каких-то не решенных вопросах технического характера. В целом, конечно, я не считаю это невозможным, но текущее состояние рынка нефти экспортного, когда есть долгосрочные контракты, есть тендеры, оно, в общем, здоровое. Я бы не сказал, что оно требует какого-то улучшения.
Мария Кутузова: А что происходит с налоговой реформой в российской нефтянке? Появились новости о смене курса налогового маневра…
Александр Ершов: Вы, видимо, говорите о снижении акциза, о котором тоже было объявлено совсем недавно? Ну, да. Здесь в первую очередь задача поставлена – остановить рост цен. Рост цен, который произошел на внутреннем рынке, это касается и оптовых и розничных цен, обусловлен не только повышением акциза. Конечно, вот эта вот акцизная шкала, которая была утверждена в рамках налогового маневра, и потом постоянно пересматривалась, практически каждый год происходило внеочередное повышение акцизов, это определенный вклад в рост цен. Я, опять-таки, говорю и про оптовые поставки, и про розницу. Но в этом году произошел, так сказать, «развод» рубля и цен на нефть. Впервые за долгое время при росте цен на нефть рубль слабел. Раньше всегда они находились, так сказать, в одной фазе: цены на нефть растут — рубль дорожает, и наоборот. Соответственно, это балансировало экспортный нетбэк. А внутренний рынок у нас живет в тесной зависимости от экспортного нетбэка. Что, в принципе, нормальная ситуация, поскольку глобальный рынок един. Сейчас, весной, до последнего снижения цен на нефть после Петербургского форума, превышение экспортного нетбэка над внутренним рынком достигало астрономических величин: в несколько тысяч — шесть, семь тысяч рублей за тонну. Для внутреннего рынка это была нездоровая ситуация. Именно это спровоцировало рост цен, потому что вот этой балансировки от крепкого рубля при дорожающей нефти, ее уже не было.
Но в предыдущие годы, когда повышался акциз, я имею в виду внеочередные повышения, это было стремлением Минфина изъять дополнительную прибыль, которая появлялась у нефтяных компаний за счет слабеющего рубля, дорожающей нефти и наоборот. Поэтому сейчас движение в обратном направлении — снижение акциза – это как бы возврат, если не долга, то возврат прежней ситуации, которая была до вот этого изъятия сверхприбыли у нефтяных компаний.
Мария Кутузова: Это может каким-то образом повлиять на цены на заправках?
Александр Ершов: Конечно! Это может повлиять. Проблема в том, что одного снижения акциза мало. Потому что до этого он повышался интенсивно и продолжительно, несколько лет. Помочь остановить рост цен, или снизить их на заправках может сочетание этих факторов: снижение акциза и снижение мировой цены на нефть, при условии, что рубль зафиксируется. Вот, если мы отыграем этот экспортный нетбэк и одновременно снизим акциз, тогда у компаний будут все экономические основания для того, чтобы пересмотреть ценники на заправках. Будут они это делать или не будут – это уже другой вопрос. Мы говорим сейчас исключительно про конъюнктуру. Пока, даже с учетом планируемого снижения акциза, при текущем соотношении стоимости курса рубля к доллару и стоимости нефти, все равно экономически снизить цены на заправках не получится. Потому что при нынешней цене на нефть (ну, я говорю о цене, которая сложилась до Форума, до снижения, просто мы оцениваем на тот момент), курс рубля при прежней динамике должен был составлять не 62 рубля, а 52 рубля за доллар. Поэтому, исходя из этого, ситуация с экспортной рентабельностью, конечно, еще не скорректировалась просто.
Мария Кутузова: Российские компании заинтересованы в обесценивании национальной валюты?
Александр Ершов: Ну, любой экспортер заинтересован в том, чтобы национальная валюта слабела, это повышает его выручку, это коммерция. Но, просто, слабая валюта имеет другие негативные последствия. Так сказать, вне нефтяного рынка. Просто, для компаний не так важно, какой именно курс рубля к доллару на данный момент, а важно сочетание всех этих вместе факторов.
Мария Кутузова: Дешевые нефтесервисные услуги?
Александр Ершов: Курс рубля, стоимость нефти, стоимость цепочки поставок, то есть, проще говоря, вот этот вот нетбэк, который мы считаем, изменив один компонент и не изменив другой, мы искажаем картину, безотносительно, будь то валюта, цена на нефть, или что бы то ни было…
Мария Кутузова: Спасибо, Александр! У аудитории есть возможность задать вопросы. Денис?
Денис Захаров: Как Вы считаете, насколько сейчас велики резервные мощности ОПЕК? Вот, если ОПЕК решит прекратить соглашение об ограничении и выплеснуть всю нефть на рынок, о каких объемах может идти речь, ну, там скажем, в перспективе на год? Насколько ОПЕК сможет максимально увеличить поставки на рынок?
Александр Ершов: Мне сложно назвать Вам в цифрах именно объем добычи. Я думаю, что у той же Саудовской Аравии есть значительные резервы. Они не раскрывают эти цифры, но при необходимости они могут довольно быстро нарастить мощность добычи. Мне кажется, здесь важны даже, скорее, не абсолютные цифры насколько они смогут увеличить добычу, потому что понятно, что совокупно эти страны, участвовавшие в пакте, смогут нарастить добычу настолько, насколько позволит рынок. То есть, проще говоря, сколько нужно, столько они и дадут. Мне кажется, здесь важнее знать, как быстро они смогут это сделать. Если брать комментарии компаний, которые были сделаны за последнее время, вот, в рамках обсуждения смягчения условий сделки, то мы знаем, что компании называли достаточно короткие сроки. Месяц, два, три… Вот в таких пределах. Нарастить существенно, если, допустим, произойдет, в силу каких-то причин, большой скачок цены. Вернется, допустим, к тому уровню, который был до июня 2014 г. Нарастить существенно, конечно, потребуется больше времени. Но мы помним, что даже Иран, пострадавший от санкций, я имею в виду в первую очередь нефтедобывающую отрасль, как технологическую единицу, смог за год довольно успешно восстановить добычу, после того как была заключена иранская сделка. Поэтому я думаю, что на таком горизонте можно говорить о восстановлении добычи до любого уровня, который будет востребован рынком на тот момент.
Мария Кутузова: С Вами была «Энергосреда» на канале «Нефтянка». Александр Ершов, ThomsonReuters. До новых встреч!