12 декабря в Париже, единогласным принятием нового соглашения завершилась 21-я конференция сторон Рамочной конвенции ООН об изменении климата. Документ закрепляет основные принципы действий всех государств на период с 2020 г. Соглашение, которое приходит на смену Киотскому протоколу, предполагает ограничение повышения глобальной температуры не более чем на 2 градуса. Добиться этой цели предполагается за счет так называемой декарбонизации мировой экономики – постепенного отказа от использования углеводородного сырья (нефти, газа и угля); повышения энергоэффективности (например, отопления промышленных и жилых зданий); восстановления лесов, поглощающих углекислый газ. О последствиях подписания этого соглашения и возможностях, открывающихся перед Россией, в интервью «Нефтянке» рассказал Георгий Сафонов, директор Центра экономики окружающей среды и природных ресурсов Высшей школы экономики.
– Георгий Владимирович, каковы главные результаты подписания Парижского соглашения для развития мировой энергетики?
– На мой взгляд, это очень важный документ. На конференции Конвенции ООН об изменении климата в Париже в 2015 г. собрались главы государств и правительств, представители более 190 стран мира. Им удалось достичь консенсуса и подписать документ, который будет определять климатическую политику до 2030 г. и далее. Многие ученые, политики и бизнесмены рассматривают сегодня проблему изменения климата как чрезвычайно серьезную. Нужна консолидированная и скоординированная между разными государствами мира политика по этому вопросу. Понятно, что у каждой из стран может быть своя стратегия в этой области. Тем не менее, нам нужно всем миром, в сотрудничестве бороться с этой сложной проблемой.
Что это будет означать для мировой энергетики? Прежде всего, это серьезный вызов для углеродной энергетики. Уголь, нефть и газ – ведущие источники выбросов парниковых газов, прежде всего, углекислого газа. На их использовании в последние 150 лет была создана современная мировая экономика. Сегодня стало очевидно, что придется трансформировать всю энергетическую инфраструктуру, выстроенную на старых подходах, в пользу другой энергетики, которая не связана или менее связана с загрязнением атмосферы парниковыми газами.
Речь идет о том, чтобы либо использовать технологии традиционной энергетики, дополнив их улавливанием и захоронением парниковых газов (но это дорогие технологии, пока мало разработанные); либо переходить на применение тех источников энергии, которые не приводят к выбросам парниковых газов (прежде всего, возобновляемую энергетику: солнечную, ветровую, геотермальную, приливную и использование биомассы). Часть экспертов рассматривают новое поколение атомных станций как один из важных элементов этой стратегии по снижению парниковых газов. Однако многие экологические организации считают, что атомная энергетика – это дорого, по сравнению с дешевеющим производством ветровой и солнечной, а кроме того, это рискованно и годится далеко не для всех стран.
Вопрос о том, как должна выглядеть эта другая низкоуглеродная энергетика, пока остается открытым. Фактически, в Париже договорились о соглашении и установили цель о недопущении роста глобальной температуры больше чем на два градуса (это крайне амбициозная задача). При нынешних трендах, если ничего целенаправленно не делать, мы, скорее всего, придем к росту температуры на 3-4 градуса и выше. Чтобы изменить этот тренд, нам нужно приложить очень много усилий. Это касается энергетики (использования разных видов энергоресурсов), промышленности, транспорта, потребления и поведения людей, развития лесного и сельского хозяйства, других отраслей. Проблема комплексная, охватывающая всю мировую экономику, все ее сектора. Важно понять, что речь идет о полной декарбонизации экономики, то есть сведении на ноль выбросов парниковых газов уже в этом столетии. Если мы всерьез хотим решать проблемы климатических изменений, нам придется уходить в ноль по выбросам. Но перед нами стоят серьезные вопросы: когда мы сможем добиться этой цели – к середине или концу столетия, как быстро мы будем двигаться в этом направлении, с какими затратами мы это сделаем?
С российскими и зарубежными коллегами мы просчитали 16 крупнейших стран, чьи экономики являются главными источниками выбросов парниковых газов (США, Россия, Китай, Индия, Германия, Япония и другие). У всех этих государств есть сценарии декарбонизации на перспективу до 2050 г. Эти цели достижимы, технологии и ресурсный потенциал для этого есть. Но низкоуглеродный путь контрастирует с тем традиционным развитием, которое мы наблюдаем в этих странах сегодня.
– Потребуется ли России корректировать свои планы развития энергетики?
– Сегодня у нас нет планов, нет стратегии низкоуглеродного развития. У нас есть климатическая доктрина, у нас есть указ президента о снижении выбросов к 2020 г. Россия участвует в международных климатических соглашениях, в том числе в Парижском договоре, которые мы, вероятно, подпишем в апреле этого года и потом ратифицируем. Но собственной, внутренней стратегии низкоуглеродного развития, а уж тем более полной декарбонизации экономики, у нас нет. Мы ее пока не сформировали.
Согласно Парижскому соглашению, все страны, являющиеся сторонами этого нового договора, должны будут разработать такую стратегию низкоуглеродного развития и представить ее в ООН. Это важный элемент всего соглашения. Конечно, можно только заявить о цели, что мы к 2030 г. готовы снизить выбросы до определенного уровня. А как мы будем добираться до этой цели? В этом и есть одна из ключевых целей заключенного в Париже соглашения, предусматривающего, что всем странам придется представить открытые и обсуждаемые стратегии. Все это для нас впереди. Я рад, что несколько российских экспертных групп приступили к расчетам в этой области: с помощью моделей и экспертных отраслевых оценок в энергетике, металлургии, транспорте, лесном и сельском хозяйстве.
Задача крайне сложная и амбициозная. Наш обычный путь (business as usual) развития энергетики, добычи, транспортировки, потребления энергоресурсов, обслуживание этих секторов связаны с углеродной энергетикой: нефтью, углем, газом. В нашей стране на этом за последние 100 лет выстроили свою экономику. Теперь задача радикального снижения выбросов парниковых газов будет означать, что мы должны трансформировать ее во что-то новое. Это огромный вызов, не только для нас, а для всего мира. Например, для Австралии, где уголь является основой экономики. У них есть своя стратегия декарбонизации. Они видят преимущества, которые могут использовать, чтобы в низкоуглеродной мировой экономике упрочить свои позиции и занять новые ниши, развиваться и увеличивать благосостояние людей, продвигать технологические инновации, создавать новые рабочие места. Подобные стратегии разработаны и просчитаны и для США, европейских стран, Японии, ряда развивающихся стран. Задача заключается в том, как успешно выполнить эти стратегии? Как оптимально достичь поставленных целей?
В России, к сожалению, не пройден даже первый этап. Нам нужно не только сформировать четкое понимание наших возможностей по переходу к низкоуглеродной экономике, нашей роли на трансформирующихся мировых рынках энергоносителей, технологий и т. д. Потребуется скорректировать стратегии развития (энергетическую стратегию, планы развития угольной, нефтяной и газовой промышленности, машиностроительного комплекса, строительного комплекса, транспортной системы), если мы всерьез беремся решать климатические задачи. Сегодня ни в одном нашем стратегическом документе разговора о низкоуглеродном развитии не ведется. Мы вне тренда. «Мейнстрим» низкоуглеродного развития пока проходит мимо нас.
– Что такое углеродная дилемма, стоящая перед человечеством?
– Запасы и разведанные ресурсы углеводородов (угля, нефти, газа) на планете колоссальны. Если мы сожжем их, то объем выбросов парниковых газов будет, по разным оценкам, превышать в 35-60 раз тот уровень, при котором температура вырастет на 2 градуса Цельсия (цель, установленная Парижским соглашением). Перефразируя расхожую цитату: «каменный век закончился не тогда, когда закончились камни», можно сказать: «углеводородный век закончится не тогда, когда будут исчерпаны запасы нефти, газа и угля». Чем быстрее мы будем переходить на возобновляемые источники энергии, трансформировать энергетическую систему, осваивая экологически дружелюбные технологии и энергоисточники, тем легче нам будет вписаться в меняющуюся мировую экономику, где возникает особый спрос – на безуглеродные энергоресурсы, продукты, услуги.
У России колоссальный потенциал в использовании возобновляемых источников энергии (ВИЭ). Странно, что мы его почти не используем. Сегодня доля ВИЭ, не считая нашу крупную гидроэнергетику, составляет менее 1% в российском энергобалансе. Тогда как, например, крупные проекты в области приливной электроэнергетики способны дать дополнительно более 100 ГВт установленной мощности. У России большие перспективы в биоэнергетике, например, по использованию древесных и сельскохозяйственных отходов, которые сегодня почти не применяются, а также солнечной, ветровой и геотермальной энергетике. Простые технологические решения в области возобновляемой энергетики используются сегодня по всему миру. Например, тепловые насосы, которые так и не нашли своего массового применения в нашей стране. Тогда как в США вводятся в строй миллионы таких насосов ежегодно, в Японии – около миллиона, а в Швеции – по 600 тыс. в год. Это простые решения с огромными возможностями, чтобы изменить существующую в стране энергетику в «чистую» сторону.
Мы, обладая огромным природным потенциалом, научной школой, изобретениями, технологиями и техническими возможностями, ничего из этого не задействуем. Если бы в России были выполнены коммерчески-обоснованные проекты в области ВИЭ, мы могли бы заместить другие источники энергии в топливно-энергетическом балансе на 30% (это данные Института энергетики им. Кржижановского). Но переход на «чистую» энергетику нам якобы сегодня не нужен. Эти возможности отказываются видеть. У нас есть традиционная энергетика, ее много, ее мощности даже не востребованы (почти 100 ГВт из 250 ГВт не задействованы сегодня). В области ВИЭ сегодня в России реализуются лишь небольшие эксперименты (мощностью в 5-10 МВт солнечной и ветровой электроэнергии). Сравните с сотнями гигаватт мощностей возобновляемой энергетики, вводимых в Китае, десятками гигаватт в Германии, других европейских странах, США.
Для Российской Федерации это будет путь трансформации. Встает вопрос: а сколько она будет стоить? Может быть, это будет настолько дорого, что в этом направлении ни в коем случае нельзя двигаться? Может быть, кто-то хочет специально, чтобы мы потратили деньги на то, что никому не нужно? Наши исследования показывают (и в целом по 16 странам, на которые приходится 80% всех выбросов парниковых газов, и для отдельных государств), что между «развитием как обычно» с сохранением действующей энергетической, транспортной инфраструктуры и промышленности, то есть ничего не делая, и сценарием декарбонизации разницы по объемам затрачиваемых средств почти нет. Что касается России, разница составит 10%.
При этом нельзя забывать о том, что наши расходы на возобновляемую энергетику – это инвестиции в новую отрасль, что означает рост экономики и решение вопроса повышения производительности. В Российской Федерации очень низкая производительность труда. Например, для того, чтобы догнать Португалию, нам нужно повысить ее в 6 раз. Мы видим, что, например, в угольной промышленности возможности повышения производительности крайне невелики. Тогда как в солнечной и ветровой энергетике каждый элемент технологической цепочки позволяет увеличить ее в разы. Благодаря развитию ВИЭ, мы могли бы не только наращивать производительность нашей экономики, но и обеспечить новые рабочие места, причем наукоемкие, требующие инженеров, которые у нас мало востребованы.
По оценкам Международного института системного анализа, на каждые сто мегаватт установленной мощности в возобновляемой энергетике создается более 600 прямых рабочих мест, а дополнительных, косвенных – около 4,5 тысяч. Там, где они применяются, развитие ВИЭ генерирует занятость. Например, в удаленных районах нужно привезти, смонтировать и обслуживать оборудование. Не в одной точке, где стоит обычная ТЭЦ, а во многих, таким образом развитие ВИЭ формирует распределенную, локальную занятость. Это поняли во многих странах мира. Если сравнить карту энергетики в Дании в 60-х годах прошлого века и современную распределенную энергетику в королевстве, то вы удивитесь изменениям, тем, как она распространилась по всей стране. Источники генерации теперь везде, а раньше они были только в централизованных точках. Это тренд, мы можем его не замечать, не любить его, а можем включиться в этот рынок и развивать это направление у себя. Требуется государственное решение, которое будет работать в масштабах всей страны. Но здесь работают и решения обычного человека, который может выбрать – пользоваться ли ему газом, подключить который бывает очень дорого, или электроэнергией из сети, которая бывает нестабильна, или автомобилем с двигателем внутреннего сгорания, либо предпочесть безуглеродные технологии. Например, у себя в доме вы можете использовать тепловой насос, солнечные панели, которые дешевеют год от года, накопитель энергии (для этого годятся и электромобили). Если вы посчитаете, исходя из срока эксплуатации этого оборудования, вы удивитесь, обнаружив, что в перспективе 10-15 лет альтернативная автономная энергетика окажется значительно дешевле, чем привычная вам традиционная. Эти решения принимает каждый человек для себя самостоятельно.
По запросу людей постепенно меняется качество энергетических систем. За последние годы все настолько подешевело, что гораздо выгоднее делать свою маленькую и автономную энергоустановку. Каждая из стран и даже отдельных регионов идет по своему пути развития ВИЭ. Например, недавно я побывал в Кемеровской области, где есть уникальный свинокомплекс, у которого есть собственная самодельная биогазовая установка из десяти цистерн – генератор метана. Российские изобретатели заявили, что поездили по миру и увидели, что у каждого фермера, например, в Китае, у которого есть больше десяти свиней или коров стоит маленькая биогазовая установка.
В прошлом году в КНР было произведено более 600 тыс. электромобильных транспортных средств: мопедов, мотоциклов и автомобилей. Кажется, что эти тренды не у нас, проходят мимо нас. Но почитайте форумы российских пользователей гибридных авто или электромобилей. Согласно оценкам, к 2030-2040 годам речь может идти о сотнях миллионах таких автомобилей по всему миру. Это огромный, формирующийся рынок. Как Россия представлена на нем? Сегодня слабо, а могла бы участвовать в этом процессе, активно занимая свою нишу.
– Скажите, а возможна ли полная декарбонизация российской или мировой экономики?
– Я считаю, что да. Вопрос заключается в том, что у декарбонизации может быть два сценария: либо полный отказ от ископаемого топлива (и мы будем жить в пещерах), либо постепенная трансформация экономики с повышением ВВП России к 2050 г. в 3,5 раза на душу населения, ростом обеспеченности современным жильем, ростом пассажирских и грузовых перевозок и т.д. Мы везде закладываем цифры роста (благосостояния и экономики), при этом снижая выбросы почти до нуля. Рассматриваем различные сценарии, задействуем различные источники снижения выбросов, чтобы прийти к декарбонизированной экономике.
– Каких объемов инвестиций это потребует?
– Очень сложный вопрос. Если оценить в целом глобальную экономику, это потребует примерно 1% от мирового ВВП. Можем ли мы сейчас в России потратить 1% нашего ВВП на декарбонизацию? Это непростой вопрос. Цена этого вопроса – снижение ущерба от изменения климата. Если мы не будем предпринимать активных мер по сокращению выбросов, ущерб будет возрастать. По оценкам разных научных групп, от 5 до 20% глобального ВВП будет потеряно из-за ущерба, обусловленного климатическими изменениями и природными катаклизмами для всего мира в этом столетии.
Не все страны смогут декарбонизировать свою экономику быстро. Другие могут, более того, они даже разрабатывают планы, как это можно сделать. Россия могла бы выйти не только в ноль, а даже в отрицательные показатели выбросов парниковых газов, благодаря депонированию углерода в лесном и сельском хозяйстве. У нас есть этот потенциал, но и его необходимо поддерживать, сохранять, улучшать.
Политическая воля может направить развитие в низкоуглеродную сторону. Бизнес ждет, когда дадут зеленый свет и не будут, например, ограничивать доступ к энергосетям, внедрение новых технологий, ждет поддержки – финансовой, налоговой, административной. Старые технологии нам больше не помогут ни добиться существенного экономического роста, ни улучшить благосостояние людей, ни снизить ущерб от загрязнения и вред для здоровья людей. Новые технологии кажутся сложными и непривычными, но за ними открываются очень интересные возможности и перспективы для развития страны.
Беседу вела Мария Кутузова