21-й выпуск передачи «Энергосреда». Гость в студии — эксперт по газовым рынкам, приглашенный профессор Университета Восточной Финляндии Андрей Белый. Тема выпуска — Европейский газовый рынок. Ведет передачу Мария Кутузова.
Мария Кутузова: Андрей, как вы оцениваете современные возможности реализации проекта «Северный поток-2» Газпрома? Почему ситуация вокруг этого проекта настолько политизирована?
Андрей Белый: Ну да, вопрос, конечно, интересный. И ситуация вокруг проекта «Северный поток-2», я бы сказал, что сложная. И конечно глубинные причины сложностей заключаются в том, что европейское регулирование газовых рынков, в общем-то, не совместимо с практикой экспорта российского газа.
Мы знаем уже о том, что есть «Северный поток». И, ввиду того, что европейское регулирование, в частности регулирование по доступу третьих сторон, когда независимые поставщики могут использовать существующую трубу в той или иной манере, то «Северный Поток» был исключен из европейского регулирования, то есть он туда просто не попадал. Потому, что любые трубопровода, находящиеся за пределами ЕС и первая точка входа которых находится за пределами даже территориальных вод стран ЕС, просто логически не попадают под европейское законодательство.
Это целая логическая цепочка, которая формировала европейское энергетическое право. Не только европейское, но даже международное энергетическое право. Если Вы помните, договор к «Энергетической Хартии» — это международный договор, но очень часто его путают с одним из пунктов европейского законодательства. Нет, это международный договор, и никакого отношения к европейскому законодательству он не имеет.
Но определенное заимствование правовой логики есть. И в случае договора к «Энергетической Хартии», например, во время переговорного процесса по транзитному протоколу было четко сказано, что подводные трубопровода, не попадают под действие договора к «Энергетической Хартии».
Там существует и другая логика. По этой же причине «Северный Поток» не подпадал под действие европейского законодательства. Но как только речь идет о трубопроводе, который выходит на территорию ЕС в частности, Трубопровод OPAL, который идет из Германии в продолжение Северного Потока, по территории уже Европейского государства, то там европейское законодательство применяется.
И по этой причине консорциум, владеющий трубопроводом, OPAL, не мог использовать 100 процентов мощности данного трубопровода. Они могли бронировать на долгий срок только половину мощности, а другую половину возможно было купить на торгах на рынках мощностей ежегодно. Или предоставлять ее другим игрокам, которые хотят купить может быть на рыночной основе.
И Газпрому не понравилось такое регулирование, и по этой причине был долгий спор. Газпром отказывался использовать как бы право на покупку второй половины, и, в конце концов, было компромиссное решение между Европейской комиссией и Газпромом которое гласит о том, что Газпром может бронировать до 80 процентов мощности на долгий срок, и лишь 20 процентов покупать ежегодно на рынке мощностей.
Но даже этот компромисс поставила под вопрос Польша и сейчас идет суд между Польшей и Европейской комиссией. Скорее всего решение суда будет в середине этого (2018) года, и, в принципе, крайняя дата принятия решения европейским судом — это 2019 год, но скорее всего, решение будет раньше. Здесь достаточно интересно то, что Польша именно защищает сам принцип Европейского рынка и требует того, чтобы трубопровод OPAL и доступ к трубопроводу OPAL подчинялся именно правилам рынка. А Европейская комиссия, скорее, предлагает компромиссный вариант, который ближе всего к реальностям.
Потому, что никто другой, кроме как Газпром и его члены консорциума, использовать OPAL скорее всего не будет. Но, тем не менее, это означает, что у Польши есть серьезные шансы выиграть этот процесс.
Тут появляется наш «Северный поток-2». И в европейском сообществе, в экспертном и политическом сообществе, возникли вопросы, а зачем он нужен тогда, как «Северный Поток» уже не может быть использован на полную мощность из-за проблем OPAL. Кроме того, существует стратегия европейского энергетического союза, который был основан в 2015 году, в том, что газовые рынки должны быть диверсифицированы. А доля российского газа на рынках ЕС уже представляет 42% всех поставок. То есть, строя «Северный поток-2», вы не действуете в рамках европейского Энергетического союза, а, скорее, наоборот — противоречите его цели.
Кроме того, как я уже сказал — не понятно зачем нужна вторая ветка можно сказать одного и того же потока в условиях, когда мы наблюдаем, скорее, революцию газовых рынков и рост сжиженного природного газа, то есть — не трубопроводного. И тут достаточно интересная игра разыгралась. Европейская комиссия впервые поставила под вопрос ту многолетнюю логику энергетического права, которая существовала в ЕС, которая существовала, как я уже сказал, в договоре к «Энергетрической Хартии». О том, что подводные трубопровода, которые находятся за пределами территориальных вод, не попадают под юрисдикцию Европейского союза или международных договоров по энергетике, как договоров «Энергетической Хартии». И в 2017 году, в прошлом году, предложила поправку, которая говорит, что европейское законодательство и, в частности, доступ третьих сторон к трубопроводам будет распространяться и на трубопровода, которые входят на территорию ЕС подводным или подземным путем.
И это означает, что в отношении любого трубопровода, который связывает третьи государства, такие как Россия, Алжир или Норвегия, с ЕС должно применяться именно европейское законодательство по доступу третьих сторон.
И конечно это провоцирует целый ряд правовых дискуссий. И я бы хотел отметить, что, в частности, правовой департамент Европейской комиссии так же, как и правовой департамент Европейского Совета были против этой поправки. Они говорили о том, что развитие, скажем, европейского законодательства за пределами ЕС, оно должно быть ограничено. Тем не менее, я не могу сказать, что это новая логика Европейского Союза. ЕС уже экспортирует свои нормы энергетического права внутреннего рынка за пределы ЕС, в рамках договора Энергетического сообщества.
Я хотел бы, чтобы слушатели не путали его с договором к «Энергетической Хартии», то есть Договор к «Энергетической Хартии» — это именно международный договор. А договор Энергетического сообщества — это региональный договор, который направлен на то, чтобы распространять нормы европейского внутреннего рынка за пределами ЕС, именно в страны, которые подписали договор Энергетического сообщества. И, в принципе, данная поправка, которую Европейская комиссия в прошлом году поставила на рассмотрение, она входит в логику экспорта европейского законодательства за пределы ЕС.
Тут тогда следующий вопрос. Вот, если Газпром начинает строить «Северный поток-2», а ему говорят, мол, да, хорошо, но тогда надо применить «доступ третьей стороны». А это что означает? Смерть монополии на экспорт. Предоставить доступ другим игрокам, производителям газа, либо Российским, либо дать возможность западным компаниям покупать мощность на входе в трубопровод «Северный поток». Вполне вероятно он этого не захочет. Может быть, на это расчет и есть. Но у меня вопрос: допустим, гипотетически, они на это пойдут! Возьмем такую гипотезу. Снизит ли это политизацию вокруг «Северного Потока-2»? Я бы сказал, что нет. Уже политизация вопроса строительства «Северного Потока-2» достигла такой точки, что его называют «вопросом безопасности», или «угрозой безопасности Европейскому союзу». Энергетической безопасности.
В частности, та же Польша педалирует этот вопрос, что это, вероятно, будет именно угрозой безопасности. Но когда речь идет об угрозе безопасности, вы не говорите о том, что оно должно подчиняться какому-то регулированию — это вопрос безопасности!
Выйдем если на политическую сферу и скажем, что, например, «Исламское государство» (организация, запрещенная в РФ) является угрозой безопасности. Вы будете рассматривать какие-то проекты регулирования взаимоотношений с этой угрозой безопасности?
Поэтому я бы сказал, что у меня нет уверенности уже в том, что, если даже Газпром примет правила третьей стороны к «Северному потоку-2», то вопрос политизации снизится. Вполне вероятно, что нет.
Мало того, с другой стороны, я не могу с толь же быть уверен, что поправка европейской комиссии будет принята европейским советом. Как я уже говорил, сама поправка вводит что то новое в логику, которая уже существовала. То есть в распространение европейского законодательства за пределы территориальных вод. А это, конечно, вопрос щепетильный. Он будет касаться не только Российских трубопроводов.
Мария Кутузова: А существует ли угроза привлечению проектного финансирования для проекта? Может ли «Северный поток-2» попасть под санкции введенные США?
Андрей Белый: Конечно может. И, естественно, риск или, скажем, возникновение сложностей по проектному финансированию «Северного потока» конечно есть. То есть, уже проект из-за своей политизации можно назвать в принципе рискованным проектом для любого внешнего инвестора. Для банка, для международного банка… С одной стороны условный инвестор понимает, что есть риск внедрения новой поправки Европейской комиссии, далее он понимает, что есть риск того, что Газпром не примет эти поправки, и далее, есть риск того, что если и примет — уровень политизации останется.
Может ли Северный поток быть объектом санкций США — ну это обсуждается, и есть намерения определенных сил в Штатах поставить СП в список санкций. То есть, конечно есть, и я бы сказал, что пока ухудшаются взаимоотношения между Россией и Западом, подобного рода проекты, конечно, становятся рискованными для любого внешнего инвестора.
Мария Кутузова: Как Вы думаете, какое решение можно ожидать от Еврокомиссии по поводу обращения банка «Интеза», претендующего на то чтобы стать одним из инвесторов этого проекта?
Андрей Белый: Я не думаю, что Европейская комиссия будет заниматься решением конкретного банка или конкретного игрока, или инвестора. Не однократно представители Европейской комиссии, и тот же Марош Шефкович, вице-президент Еврокомиссии, говорили о том, что они не придерживаются какой то позиции в отношении именно «Северного потока» или его инвестирования. Если кто-то хочет его строить — пожалуйста, стройте, но он должен быть в рамках европейского законодательства и регулирования. Далее другой вопрос: до каких пределов идет европейское законодательство и регулирование? То есть где оно заканчивается? И вот другой немножко вопрос, который сейчас подняла Европейская Комиссия данной поправкой, о которой я уже говорил — 2017 года. Но, в целом, Европейская комиссия придерживается сугубо нейтральной позиции по этому вопросу.
Мария кутузова: А как Вы оцениваете возможности роста спроса на газ в Европе? За счет каких источников он может быть удовлетворен? Есть ли вообще возможности у России, у Газпрома нарастить объемы поставок в Европу?
Андрей Белый: Вы знаете, конечно, рост спроса определенный есть. Но он уже не будет тем, как был в те же 90-е годы. Рынок в целом насыщен. Мы даже наблюдали спад спроса на природный газ с 11 по 14 годы. Развитие проектов по возобновляемой энергии — очень существенно. Кроме того, мы наблюдаем новый вид энергетической революции — это именно батарейки электрические: электромобили, и так далее… как повлияют на спрос на газ — посмотрим дальше.
Целый ряд моментов, которые, скажем, ставят под вопрос быстрый рост спроса на газ. Тем не менее, спрос на газ идет в некоторых отраслях, и он достаточно интересным образом затрагивает транспортный сектор. Потому что морской транспорт, в принципе, очень заинтересован, чтобы переходить сейчас на СПГ, который гораздо чище, чем то топливо на нефтепродуктах. И тоже мы наблюдаем, что дорожный транспорт потихонечку переходит на копримированный природный газ и, вполне вероятно, будет переходить на СПГ. То есть пространство для роста спроса есть. Но это скорее альтернативное топливо, это не всегда трубопроводный газ. Это, скорее, СПГ.
Мария Кутузова: У компании BP последний прогноз сообщает о том, что уже в ближайшие годы произойдет очень большой рост рынка СПГ, и уже где-то к началу 20-х годов поставки СПГ межрегиональные превысят объемы поставок газа по трубопроводам. Можете ли вы как-то прокомментировать этот прогноз? Насколько он реалистичен?
Андрей Белый: Я бы доверял, конечно, прогнозам BP, обычно многое из того, что представляет BP является некоторой основой для доверия. Данные у них очень хорошие и, в принципе, то, что мы наблюдаем на рынках СПГ, соответствует тому, что говорит BP. Я бы добавил, что мы наблюдаем фактически революцию в области СПГ. Снизились издержки на сжижение. Да, мы помним примерные издержки на сжижение природного газа, которые достигали 1200 — 1800 долларов за тонну СПГ. Сейчас речь идет о 400 — 500. Также мы наблюдаем снижение издержек на транспортировку СПГ танкерами. Мало того, мы наблюдаем возникновение децентрализованных поставок СПГ, Независимо от регазификационных терминалов. Малыми танкерами. Малыми контейнерами. И это, конечно, некоторая новая данность для энергетических рынков.
В частности, уже с 2016 года китайская компания Shinochem Group импортирует природный газ обычными кораблями, которые загружаются СПГ, контейнерами 40 футов каждый, где-то в районе 17 тонн СПГ в каждом, и который идет прямо до нужных промышленных объектов Shinochem Group. И в конце цепочки доставки Shinochem Group платит, если мне память не изменяет, 13 евро за 1 млн британских единиц. Что, в принципе, не намного выше цены, которая существует на азиатских хабах, учитывая, что это будет доставлено прямо «к двери», а регазификация будет происходить на месте в малых объемах.
Сейчас мы наблюдаем использование контейнеров в южной части Африканского континента. Вполне вероятно, что использование контейнеров будет также и в Европе, но там вопрос немного сложнее, потому что трубопроводный газ все-таки более конкурентен, чем использование контейнеров, но, тем не менее, например, существуют поставки СПГ из Португалии на Мадейру. Опять же, используя эти контейнеры.
И для того чтобы немножко нарисовать картину, насколько меняется мир СПГ, я бы хотел немножко вернуться на 10 лет назад. В 2008–2007 год. Что было тогда, когда рассматривалась Северная Америка, США, в первую очередь, как, в принципе, потенциальный покупатель природного газа с одной из самых высоких цен на СПГ. Европа считалась как бы мёртвой зоной для СПГ, он там практически не развивался.
И где мы сейчас? Большая часть, например, роста спроса на природный газ в Европе происходила именно в рамках малометражного СПГ, что невозможно было представить 10 лет назад. США стали экспортером СПГ. Сколько там потенциал экспорта — еще увидим. Вот на сколько за 10 лет Мир изменился. То есть, соответственно, мы можем представить, что он дальше будет меняться, и в следующие 10 лет.
Мария Кутузова: Если мы будем говорить о росте рынка СПГ, какие страны, какие производители станут главными источниками поставок СПГ и куда хлынут эти потоки?
Андрей Белый: Очень сложный вопрос, потому что, опять же, как я сказал немножко, на примере того, что наблюдали 10 лет назад — многое может измениться. Поэтому здесь у нас нету с вами хрустального шарика, чтобы взять и определить точный тренд: что как будет, но что можно сказать, это что конкуренция на рынках СПГ будет расти. Газа добывается все больше, и в разных местах Мира, и спрос, конечно, концентрируется на Восточной Азии. Но он там колоссальный, тем более, когда к этому спросу подключится Южная Азия и Индия, Пакистан… это, конечно, будет очень важным, скажем, местом для потенциала роста СПГ и газа в целом.
Что касается европейского континента, то, скорее, наблюдается стагнация. То есть слишком большого роста спроса на газ там, скорее всего, не будет. Учитывая, в принципе, достаточно амбициозные планы по возобновляемой энергии, и, может быть, парадоксально, но топливом, заменяющим возобновляемую энергию, является, скорее, уголь, чем природный газ. То есть, в этом контексте сложно представить подобный бум природного газа в странах ЕС, опять же, за исключением транспортного сектора. Но, говоря про транспортный сектор, если, опять же, посмотрим в исторический перспективе, когда уголь стал уходить, замещаться нефтепродуктом в транспортный сектор, то тогда нефтепродукты были электроэнергией. И мы видели революцию в сфере железнодорожного транспорта, водного транспорта, вполне возможно, что мы будем переживать подобную революцию еще и сейчас.
Мария Кутузова: Вы упомянули о рынке бункеровки СПГ. А где еще, в каких сегментах он может быть востребован в Европе, как по сегментам развивается спрос на СПГ?
Андрей Белый: Ну, это сложный такой вопрос потому что именно в Европе есть перенасыщение, в принципе, трубопроводным природным газом. А СПГ, он, так или иначе, выходит дороже, чем трубопроводный газ, поскольку его надо сжижать, и вы всегда набираете порядка одного или полутора долларов за миллион британских единиц при сжижении. То есть, поэтому при существовании очень емкой сети трубопроводов большого развития бункеровки в принципе ожидать не надо, но, тем не менее, очень интересные вещи обсуждались в экспертном сообществе ЕС. Это то, что из за сложностей, которые существуют с европейским регулированием доступа к сетям, в принципе, хранение газа в сжиженном состоянии становится интересным. Потому что существующие рамки, которые регулируют доступ к подземным газохранилищам и к доступу к сетям, и к доступу газохранилищ к сетям многих не устраивает. Даже чисто по человечески это иногда требует вникнуть в целый, в общем то, набор разных правил. И очень многие игроки просто не хотят этим заниматься. То есть, я понимаю большие компании газовые. Они имеют свои юридические департаменты, которые могут анализировать, даже могут немножко играть с этими революционными вопросами. А малые компании, они, скорее, будут уходить в СПГ, они не хотят играть вот в эти сложные правила. То есть это достаточно интересный момент который обсуждался — чрезмерное регулирование газового рынка, тех же кодексов по сетям, которые были, в принципе, установлены в разных формах. До 2017 года. И вполне вероятно, что будут дальше развиваться. Для малых игроков газового бизнеса они оказались слишком сложными. И достаточно интересно даже один представитель Европейской комиссии, во время одной из конференций, говоря про сетевые кодексы, сказал такую вещь: «все равно их никто не понимает» Это, в принципе, немножко отражает реальность, которая играет на руку бункеровке.
Мария Кутузова: ВИА и газ в электрогенерации. Соперники? Конкуренты? Или партнеры? Они могут друг друга дополнять или только соперничать друг с другом?
Андрей Белый: В принципе, я помню в начале 2000-х годов говорилось о том, что они должны, конечно, быть как партнеры. В развитии чистой энергии. Но получилось в результате, что это конкуренты. Потому что использование ВИА в принципе требует определенных субсидий, требует определенных инвестиций, и поэтому энергетические компании стали предпочитать более дешевое топливо, то есть уголь. И чаще всего уголь является альтернативным топливом, которое замещает прерывистость генерации возобновляемых источников энергии. Здесь еще такой момент, дело в том, что чтобы прерывистость электроэнергии, генерируемой на возобновляемых источниках энергии, разрешать, вам нужно угольную станцию держать постоянно, вы не можете ее отключить на время, пока ветряная или солнечная станция работает. У вас получается избыточная генерация угольной электроэнергии, и по этой причине, в частности, в Германии происходит рост эмиссий CO₂, тогда как, в принципе, надеялись на то, что будет снижение их в результате развития возобновляемых источников энергии.
Денис Захаров: В начале передачи Вы говорили о том, что газопровод OPAL является узким звеном в системе поставок природного газа по «Северному потоку». Я думаю, что, а, может, просто удвоить мощность OPAL и это решит проблему?
Андрей Белый: Я думаю, что это не решит саму проблему. То есть вопрос именно регулирования, а не количества труб. И здесь, скорее, сложность в OPAL не состоит в том, что вы не можете использовать вторую часть, конечно можете. Можете спокойно. Газпром и члены консорциума, которые участвуют в OPAL, могут ежегодно покупать вторую долю, вторую часть мощности OPAL на ежегодной основе. Одна половина бронируется на долгий срок, вторую половину вы перебронируете ежегодно. То есть, скажем, экзистенциальной проблемы нет. Но это, скорее, вопрос принципов и вопрос проектного финансирования. Потому что, когда тот же Газпром берет кредит у банков на использование или строительство OPAL то придется объяснять, что половину трубопровода использовать нельзя, сразу же, на долгий срок. Соответственно, банк будет повышать свой интерес, ставки, и так далее… Я, кстати, заметил и на своем опыте тоже, что банки предпочитают видеть долгосрочный контракт, и чем он больше вертикально интегрирован, тем лучше. Что действительно не соответствует логике, которую продвигает Европейская комиссия, которая хочет видеть именно развитие конкуренции. Соответственно, здесь не может быть вопросом повышение самой мощности OPAL, потому что вы просто попадете в логику того, что вы будете увеличивать свои капитальные издержки и, в принципе, далее попадете под те же рамки регулирования — 50% то есть, гораздо легче просто ежегодно покупать другие 50%.
Денис Захаров: История показывает, что трубопроводные поставки газа часто вызывают конфликты. В то время как поставки, допустим, нефти в Европу по трубопроводам таких конфликтов не вызывают. Вот почему? Как Вы считаете?
Андрей Белый: Ну, я боюсь, что вопрос связки «конфликт и какая либо отрасль» — она, скорее, зависит от общественных социальных факторов, а не от отрасли. Если мы вспомним, например, 19 век или начало 20 века… угольная отрасль была объектом конфликтов. А что касается нефти, то она была объектом конфликтов, в общем то, на протяжении нескольких десятилетий 20 века. Просто очень мало где она транспортировалась трубопроводом. И, кстати, опять же, между Советским Союзом и Западной Европой не было связи и трубопроводов нефти. Не импортировалась. То есть, даже если вы смотрите нефтепроводы «ДРУЖБА» — они заканчиваются на странах сателлитах СССР. Газовая отрасль стала политизироваться позже, но она не политизирована везде. То есть, социальный, общественный фактор — он первичный в развитии конфликтов, а энергетическая отрасль, она становится вторичным фактором. По этой же причине я всегда говорю, что мы не можем ожидать от, скажем, какого-то трубопровода то, что он наладит отношения между государствами. Очень часто мы слышали это по поводу трубопровода Иран-Пакистан-Индия, что это наладит взаимоотношения в Южной Азии, или, например, Западноафриканский трубопровод, который наладит взаимоотношения африканских стран… Нет, просто такой трубопровод не будет существовать. Мне могут возразить и сказать: ну, смотрите, а первые советские экспортные трубопровода в Европу, они же были, в принципе, созданы во время холодной войны, я отвечу что они были созданы в период холодной войны, но в момент когда уже была деполитизация этой холодной войны, то есть тот же Шарль Де Голь, Энрико Маттэи, Вилли Брант вели политику на то, чтобы открыться Советскому Союзу.
Мария Кутузова: У нас есть возможность выслушать точку зрения российского эксперта. Екатерина Орлова — эксперт газовых рынков. Екатерина, как Вы думаете, насколько остра проблема заполнения «Северного потока-2» в настоящее время?
Екатерина Орлова: В настоящее время проблема по-настоящему есть, и она назревает достаточно большая. Как мы все прекрасно знаем, в ноябре 2018 года Европейская комиссия приняла и одобрила поправки к третьей газовой директиве, что эти поправки значат в настоящее время?
В статье 11 Третьей газовой директивы записано, что все условия этой директивы, всего третьего энергопакета, распространяются на газопроводы — интерконнекторы, которые располагаются в ЕС, на объекты ПХГ и терминалы по приему сжиженного природного газа. А никаких уточнений по поводу импортных газопроводов в настоящее время там нет. Соответственно на «Северный Поток-2», строительство которого предполагалось и предполагается сейчас, в настоящее время не распространяются вот эти вот условия Третьей газовой директивы. Но. Еврокомиссия, в целом, сейчас будет затягивать выдачу разрешений для «Северного Потока-2», та же самая Дания, она так и не выдала экологическое разрешение на строительство нашего газопровода. Для того, чтобы принять вот эти вот поправки. В настоящее время Еврокомиссия их передала Совету европейского союза и Европарламенту. Если эти поправки принимаются, и если в эту статью 11 будут записаны импортные газопроводы, то, соответственно, в будущем все условия Третьей газовой директивы будут распространяться на наш Российский газопровод «Северный поток-2». Именно они будут распространяться в территориальных водах, в свободной экономической зоне действуют: свобода прокладки и эксплуатации трубопроводных систем.
Соответственно, в территориальных водах Дании и Германии будут распространяться нормы Третьей газовой директивы, Газпрому придется искать других поставщиков газа. Он сможет заполнить этот трубопровод только на 50%, он должен будет найти других поставщиков газа на эти 50%, соответственно, также может и коснуться Газпрома реструктуризация бизнеса. В целом, о чем они сейчас и думают — о слиянии «Газпром-Германия» и «Газпром-Экспорт» для выделения именно сферы поставки. Соответственно, здесь стоит угроза того, что в будущем Газпрому придется искать дополнительных поставщиков газа, именно уже на «Северный поток 2». Но, а если говорить про газопровод отвод, который пойдет по территории Германии. Он называется EUGAL. То, что в целом по нему разрешения в штатном порядке, никаких претензий к этому газопроводу нет, он считается европейским, его признали достаточно надежным проектом, на него будет априори распространяться это правило, правило доступа третьих сторон. То есть, здесь уже никаких исключений для этого газопровода нет, ну и не будет. Возможно в будущем будет также как и для OPAL когда-то там будет снято это ограничение, но если изначально на «Северный Поток-2» уже будет наложено это ограничение, то значит и на EUGAL будут наложены эти ограничения.
Андрей Белый: Ну, я думаю что да. Как я и говорил в начале, что поправка Европейской комиссии направлена на то, чтобы распространить нормы европейского энергетического законодательства внутреннего рынка за пределы ЕС. Это такая логика уже наблюдается в том же договоре Энергетического сообщества. В принципе, ничего странного нет, за исключением того, что оно действительно подрывает существующую логическую цепочку, правовую цепочку, которая существует в европейском законодательстве и которая, так или иначе, отражена в договоре к Энергетической Хартии. О том, что те подводные трубопроводы не должны подчиняться, не должны применять то или иное регулирование. За исключением морского права. Да, это определенное встряхивание правовой системы, и поэтому не уверен, что эта поправка будет принята, по крайней мере, я бы сказал, что немало критики в отношении этой поправки. Поправка также вызывает некоторое неодобрение со стороны государств, которые подключены к подводным трубопроводам в Европе, не только к Российским. Например, та же Италия. Наберет ли эта поправка необходимое количество голосов в рамках европейского совета — мы увидим. Если наберет, то да. То тогда действительно Газпрому придется выбирать: применять или отказываться. Я не вижу, честно говоря, проблем ни в том ни в другом случае. Я не могу говорить от лица Газпрома, но я не думаю, что это сильно повлияет на существующие экспортные потоки мощностей. Если Газпром пойдет на то, чтобы принять эти поправки и открыть трубу третьим сторонам, я, честно говоря, не думаю, что это будет регуляционной проблемой в рамках российского законодательства, где, в принципе, очень много есть в плане поддержки независимых газопроизводителей и так далее… Но, опять же, так как я пытался это прояснить тоже в самом начале, что очень часто политизация вопроса может подорвать саму идею инфраструктурную. Да, конечно, вполне вероятно, что даже если Газпром примет идею доступа третьей стороны, откроет «Северный Поток-2» российским независимым газовым компаниям или европейским компаниям которые будут покупать российский газ, но под своим флагом, из России по северному потоку. Такое тоже вполне вероятно. То снизит ли это политизацию? Скорее всего — нет. То есть уже сама политизация набрала такие темпы, при которых сама идея северного потока ставится на уровень энергетической безопасности. А когда мы говорим о безопасности, мы не можем говорить о том, что Газпром примет или не примет. Если это вопрос безопасности, то этого не должно быть. И здесь, конечно, Европейская комиссия сама может попасть в очень серьезную ловушку. Потому что, если даже поправка будет принята, и если даже Газпром согласится с условиями поправки, то вполне вероятно дальнейшая политизация уже не остановится. Потому что мы должны понимать, что в Европейском союзе существуют две позиции в отношении Северного Потока — одна, которая гласит что Северный Поток может существовать, если он будет действовать по правилам Третьего энергетического пакета ЕС, другая, которая говорит, что его не должно быть. В этом основная проблема, если мы смотрим на ЕС. Но если мы смотрим со стороны Газпрома, то, честно говоря, вопросы есть: насколько он нужен, этот второй трубопровод? Дополнительные инвестиции, дополнительные мощности, мощностей уже много, спрос, скорее, в этом направлении стагнирует. Есть и свои другие вопросы, и, опять же, вопрос другого, наверное, обсуждения: насколько реально можно рассматривать как опасность возможный доступ независимых компаний к экспорту.
Беседу вела Мария Кутузова