В апреле 2016 года Россия подписала Парижское климатическое соглашение ООН, призванное остановить глобальное изменение климата. Имеет ли здесь место влияние антропогенного фактора и с чем могут столкнуться российские корпорации в связи с принятием Парижского Соглашения, рассказал Сергей Анатольевич Рогинко, руководитель Центра экологии и развития Института Европы РАН, к.э.н.
НЕФТЯНКА: Сергей Анатольевич, в чем Вы видите риски Парижского соглашения для России?
— Риски Парижского соглашения, как и любого другого, заключаются для нашей страны в том, чтобы не попасть под внешнее регулирование с точки зрения выбросов СО2 и других парниковых газов, а также под обязательства компенсационных выплат за эти выбросы.
Согласно Парижскому соглашению, национальные обязательства принимаются каждой страной в отдельности и носят добровольный характер, а потому воспринимаются всеми сторонами как достаточно мягкие. Однако не стоит забывать, что Соглашение предусматривает повышение амбициозности этих обязательства каждые пять лет. Это значит, что если мы ставим цель к 2030 году снизить выбросы парниковых газов на 30%, то следующим этапом может быть снижение, напрмер, на 35%.
В нынешних экономических условиях (при нулевом или отрицательном росте экономики), та планка, которая взята Россией до 2030 года, вполне под силу российскому руководству. А если предположить, что в стране произойдет экономический рост, как это происходило в «нулевые»? Если будет расти реальный сектор? Тогда фабрики и заводы будут больше производить продукции, а соответственно выбрасывать дополнительные объемы СО2. И ограничения на выбросы начнут «душить» реальный сектор.
НЕФТЯНКА: В таком случае получается, что Парижское соглашение затормозит развитие нашей экономики?
— По сути, да. Речь идет о некой удавке на шее экономики. Пока российская промышленность развивается слабо и не показывает роста, эта удавка болтается вокруг нашей шеи достаточно вольно. Но если в стране сложится такая ситуация, когда экономическая политика будет способствовать развитию реального сектора, тогда нам придется серьезно посмотреть именно на эту часть Парижского соглашения.
НЕФТЯНКА: То есть сейчас еще не имеет смысла говорить о каких-либо сдвигах по выполнению пунктов Парижского соглашения?
— Нет, потому что Парижское соглашение сформулировано пока в самом общем виде. Основные его положения, например, модальности, процедуры и схемы работы, требуют доработки и дальнейшего рассмотрения. Сейчас Парижское соглашение — это некий кот в мешке, сейчас можно только прогнозировать риски и выгоды. О каких-то реальных сдвигах можно будет говорить после того, как будут доработаны детали. А это вопрос переговорного процесса и времени, примерно ближайших 1,5–2 лет.
НЕФТЯНКА: Ведется ли учет выбросов СО2 у нас в стране и по каким методикам это происходит?
— Если речь идет о национальном учете выбросов парниковых газов (не только СО2), то у России как страны Рамочной Конвенции ООН об изменении климата есть обязательства по национальной отчетности, и мы их выполняем на протяжении ряда лет. Россия, как и другие ведущие страны, регулярно выпускает т.н. Национальные Сообщения по объемам выбросов и «стоков» (поглощения) парниковых газов, эти Сообщения проходят серьезную проверку специально назначаемой международной группой экспертов. По качеству данных и корректности используемых методологий к России до сих пор претензий не было.
Другая тема — учет корпоративных выбросов парниковых газов. Два года назад правительством был утвержден национальный план действий в области выбросов парниковых газов, в соответствии с которым начиная с 2016 г. предусматривается обязательная инвентаризация на предприятиях с выбросами выше 150 тыс. т. СО2-эквивалента, а с 2017 г. этот порог снижается да 50 тыс.т. Методика расчетов выбросов была утверждена Минприроды в конце прошлого года, но пока наши предприятия не проявляют особой активности в этой области. Редким исключением стали те компании, которые зарегистрированы на Лондонской бирже и должны были еще с 2013 года рассчитывать свой «углеродный след». Они и проявляют инициативу: например, ЕВРАЗ, в дополнение к расчетам выбросов, провел в 2016 году при помощи Всероссийского Общества Охраны Природы еще и т.н. общественный эко-аудит своей инвентаризации.
Но в целом интерес компании не проявляют: возможно, причина в том, что вопрос о санкциях пока за отказ от инвентаризации не проработан. Регуляторы переоценили сознательность наших корпораций, которые быстро поняли, что нечем не рискуют, отказываясь от инвентаризации. Но этой вольности, похоже, приходит конец: в проект Федерального закона о парниковых газах, намеченный к принятию на ближайшей осенней сессии Госдумы, такие санкционные стимулы будут заложены.
НЕФТЯНКА: Кем будут учитываться национальные лимиты на выбросы согласно Парижскому соглашению?
— Парижское соглашение предполагает создание некоего независимого органа, который будет оценивать вклад каждой страны в снижение выбросов. Хочется надеяться, что процесс оценки будет достаточно объективным и, главное, в процессе доработки соглашения не возникнет санкционных положений, которые будут применимы к тем странам, которые превысили лимит выбросов. В противном случае возникнут дополнительные риски для России как с оценочной, так и с имиджевой точки зрения. Поэтому вопрос «А судьи кто?» должен находиться под пристальнейшим вниманием нашей переговорной команды.
НЕФТЯНКА: Что вы имеете ввиду под санкционными положениями? Углеродный налог?
— В Парижском соглашении нет такого понятия, как углеродный налог. Но есть фраза, упоминающая необходимость учета такого понятия как цена на углерод. Если же говорить об инициативах, озвученных по данной теме, то речь идет о необходимости взимать $10–15 за каждую тонну выбросов СО2.
Этот момент вызывает множество вопросов. Например, какой должна быть эта цена? Сколько это будет стоить нашей экономике? А главное, куда пойдут собранные деньги? Кроме того, нужно смотреть объективно: ни одна экономика мира сегодня не потянет эти дополнительные выплаты.
НЕФТЯНКА: Если углеродные сборы все-таки будут введены, как это скажется на российских отраслевых предприятиях?
— Если введение глобальной цены на углерод допустят, это будет означать только одно: дополнительную финансовую нагрузку на все предприятия реального сектора. Можно ввести внутреннюю цену на углерод и собирать, допустим, по $10 за тонну СО2. Несложно подсчитать, что с учетом порядка 2 млрд. тонн в СО2 эквиваленте, ежегодно выбрасываемых предприятиями, на нашу промышленность сразу ложится финансовая нагрузка около $20 млрд, т.е. почти 1,5 трлн рублей. У отечественных корпораций нет таких денег. Поэтому здесь однозначно нужно просчитывать уязвимость отраслей реального сектора к такому налогу. Это во-первых. И во-вторых, необходимо понять, для чего он нужен на самом деле?
НЕФТЯНКА: Парижскому соглашению предшествовал Киотский протокол. Однако страны от него отказались. Почему это произошло?
— В отличие от Парижского соглашения, которое не имеет срока, Киотский протокол имел совершенно четкие временные рамки. Первый отчетный период был с 2008 по 2012 год включительно, а второй — с 2013 по 2020. Киотский протокол был неким тест-драйвом для глобального управления климатической проблемой в том виде, в каком она понимается.
Однако Киотский протокол оказался применим только к очень небольшой группе стран, т.к. обязывал к реальным мерам, по большому счету, только развитые страны. Всего через пару лет после подписания Киотского протокола от выполнения обязательств отказались Соединенные Штаты. Во втором периоде из подписантов вышли Япония и Россия. То есть фактически получалось, что Киотский протокол регулирует менее 10% глобальных выбросов, а ведь речь шла о глобальной конструкции.
НЕФТЯНКА: А не может ли с Парижским соглашением произойти того же, что произошло с Киотским протоколом?
— Это зависит от того, насколько эффективно Соглашение будет регулировать климатическую политику всех стран мира и насколько это будет выгодно или не выгодно тем или иным странам.
Но с моей точки зрения, у Парижского соглашения больше шансов сохраниться. Соглашение, в отличие от Киотского протокола, основано на принятии обязательств на национальном уровне и эти обязательства имеют добровольный характер. Причем в Соглашение включены два взаимоисключающих вида обязательств. Так, если для развитых стран эти обязательства состоят в сокращении абсолютных лимитов на выбросы, то для развивающихся стран такого не предусмотрено. Не предусмотрен даже сценарий прохождения этими странами национальных «пиков» выбросов. Этот пункт сохранялся в проекте текста Парижского соглашения до последнего дня переговоров и «вылетел» из него в последнюю переговорную ночь Парижской конференции по климату: это было единственным способом включить развивающиеся страны в конструкцию Соглашения.
Поэтому и получилось так, что одни страны обязаны сокращать выбросы, а другие нет. Тем не менее, для того, чтобы склеить эту глобальную конструкцию, все стороны предпочли закрыть глаза на абсолютную несовместимость этих двух пунктов. Но именно в силу такой амбивалентности, на мой взгляд, Парижское соглашение имеет шанс на долгую жизнь.
НЕФТЯНКА: Сегодня доминирует гипотеза об антропогенном характере глобального изменения климата. Насколько верна эта гипотеза?
— Начнем с того, что климат — это долгосрочная характеристика местности, которую принято рассматривать за периоды не менее 30–40 лет. Изменение климата в сторону потепления есть. Этот факт имеет основание, потому что мы сейчас находимся в цикле потепления, который начался с окончанием последнего ледникового периода, т.е. 15 000 лет назад.
Кроме того, были и мини-циклы потепления и похолодания. Сейчас в прессе муссируется тема таяния ледников Гренландии и приближения к глобальной катастрофе. К какой катастрофе? Еще в 12 веке Гренландии было дано нынешнее название — это «Зеленая Земля», где вовсе не было никаких ледников. И в летописях сохранились свидетельства об этом. Льды наросли позже, в 14–16 веках, когда был мини-ледниковый период в Европе. Тогда замерзала Темза, а в Голландии все катались на коньках.
Говорить о какой-то чудовищной экологической катастрофе неправильно – иначе непонятно, как человечество выживало 1–2.тыс. лет тому назад, когда на месте горнолыжных трасс Швейцарии паслись коровы, а в Англии римляне выращивали виноград и делали вино. Спорна и сама идея определяющего влияния антропогенных факторов на климатические изменения. Всем ученым-экологам известно, что самый важный парниковый газ – это водяной пар. Он вносит вклад в глобальное потепление в разы больший, чем антропогенный фактор. Но эксперты МГЭИК, по какой-то причине, этот факт в расчет не принимают, ссылаясь на то, что водяной пар не входит в компетенцию организации, поскольку не относится к человеческой деятельности. С точки зрения любой науки, такой поход очень сложно понять.
Согласно некоторым данным, вклад антропогенного фактора в изменение климата не превышает 5%. Однако именно на нем сконцентрировано все внимание, поскольку он имеет 100% отношение к политике и к мировой экономике. Через выбросы СО2 и форматы их регулирования можно в значительной степени управлять экономиками мира и путями их развития.
НЕФТЯНКА: Одним из пунктов Парижского соглашения является снижение доли углеродной энергетики в мире с целью уменьшения негативного влияния на климатические условия. Поможет ли, на ваш взгляд, отказ от углеводородной энергетики решить проблемы изменения климата?
— В Парижском соглашении об этом не говорится. Но поскольку в нем даны определенные указания по поводу снижения выбросов СО2, то многими это было воспринято как некий сигнал бизнесу к сокращению инвестиций в традиционную энергетику. И действительно, ряд фондов вышел из проектов углеродной энергетики, перестав инвестировать туда.
Тем не менее, углеводородная энергетика еще долго будет оставаться основой мирового энергопотребления. Быстро заменить ее возобновляемыми источниками не получится. Хотя бы потому, что большая энергетика – это очень большие электростанции, это огромное сетевое хозяйство и огромные инвестиции. На сегодняшний день традиционная энергетика подпитывает большие города и большую промышленность. Возобновляемая энергетика пока не способна вырабатывать такие мощности. И прежде чем это будет возможно, пройдет значительное количество времени.
НЕФТЯНКА: Как работает и кем финансируются климатические исследования в России?
— По большому счету, система климатических исследований финансируется государством. В отличие от западных стран, где крупные корпорации активно финансируют подобного рода исследования, в России почти никто этим вопросом не интересуется. Даже те компании, которые кровно заинтересованы в том, чтобы не попасть на штрафы или какие-то количественные ограничения по выбросам в рамках международных соглашений. За редким исключением, отечественные корпорации не готовы вкладывать деньги в исследования эколого-экономических аспектов.
На западе картина совсем другая. Там и государственные вложения в ведение климатических исследований в десятки и даже сотни раз превосходят российские, и частные компании финансируют изучение изменений климата, и создаются специальные научные институты, занимающиеся этим вопросом.
В России же существует одна серьезная система – Росгидромет, в который входят несколько организаций, так или иначе изучающих этот вопрос, плюс некоторые институты Академии наук, в разной степени включенные в проблему. Вот, собственно, и все. Однако если мы хотим на равных выступать с другими странами, то нам нужно наращивать потенциал в области климатических исследований и не жалеть на это деньги. Иначе Россия имеет шансы попасть на те самые риски, о которых мы говорили вначале.
Кристина Кузнецова