Третий выпуск передачи «Энергосреда». В гостях у передачи Вячеслав Мищенко, глава международного ценового агентства Argus в России, странах СНГ и Балтии. Ведущий — Сергей Никитин.
Сергей Никитин: Дорогие друзья! Это очередной выпуск передачи «Энергосреда» и я ее ведущий Никитин Сергей. В начале мая информационные агентства сообщили о предложении компании Shell включить российскую нефть Urals в корзину «Мировой элитный бренд». Возникает вопрос: А оно нам надо? Звучит, конечно, красиво. Но давайте попробуем разобраться в этом вопросе. Для этого надо начать с самого начала, и понять, как вообще формируются мировые цены на нефть, что на них влияет, какие существуют бэнчмарки, и каким образом формируется конечная стоимость нефти, которая, как вы знаете, в последние два года очень и очень плохо воспринимается нашими нефтяниками, потому что цены падают вниз. Поговорим об этом с нашим коллегой Вячеславом Мищенко, которого вчера назначили главой международного ценового агентства Argus в России, странах СНГ и Балтии.
Слава, мы тебя поздравляем, как я понимаю, одни из первых. Мне кажется, что компании Argus повезло. Передаю тебе слово.
Вячеслав Мищенко: Здравствуйте! Спасибо большое за поздравление. Это было ожидаемое событие, поскольку я находился на позиции исполняющего директора. Что касается информационного бизнеса, то это — достаточно узкая область. Мы знакомы уже давно и работаем рука об руку много лет, я бы сказал, что несколько десятков лет. Очень рад приглашению, и рад буду пообщаться с вами для того, чтобы прояснить некоторые моменты.
Сергей упомянул заявление высокопоставленного сотрудника компании Shell. Это — Майк Мюллер, который возглавляет трендинговое подразделение компании Shell. Всегда надо искать рациональные объяснения тому, что кто-то заявляет или высказывает какие-то предположения. Shell — это вертикально интегрированная компания. Это компания, которая участвует во всей цепочке: от добычи, трейдинга, транспортировки до переработки. Поэтому они делают деньги и в апстриме, и в даунстриме.
Ситуация очень простая. В последнее десятилетие добыча нефти на Северном море падает, поскольку это старое месторождение. Соответственно, тот эталонный сорт, о котором мы говорим, который называется Brent, не является исключительно физической составляющей. Это не нефть марки Brent.
За последние годы, а точнее за последние 15 лет, в этом эталонном сорте появилась целая корзина североморских нефтей. До последнего момента это было четыре сорта из различных месторождений на Северном море. Кроме Brent, это еще сорта Forties, Oseberg и Ekofisk. И совсем недавно, в начале текущего года, для того, чтобы на нефтяном рынке не уменьшалось присутствие североморских нефтей, в этот набор был добавлен еще один сорт с громким названием Troll из норвежского месторождения. Таким образом, эталонный сорт — это некий букет сортов нефти, которые добываются на Северном море.
Сергей Никитин: Еще раз, скажи, зачем в целом это нужно?
Вячеслав Мищенко: Shell начинает терять позиции на североморском рынке. Они начинают принимать активное участие в торговле российской нефтью. Влиять на ценообразование на североморском рынке становится все сложнее. Имея танкерные позиции, которые увеличиваются, присутствие российской нефти они могут использовать как оригинальное решение по увеличению маржинальности своих операций или для появления каких-то новых возможностей для Shell. Об этом уже говорили на различных уровнях в течение последних пятнадцати лет, но само это предложение было озвучено Майком Мюллером на конференции в Лондоне. Я бы сказал, что в нынешней ситуации это предложение звучит странно, поскольку еще некоторое время назад оно было отвергнуто всеми ведущими компаниями, которые формируют цены на североморском рынке нефти. Эту попытку можно рассматривать, как стремление протестировать рынок, его реакцию, и как попытку продавить какие-то коммерческие решения, которые были бы выгодны трейдинговому подразделению Shell.
Сергей Никитин: А можно ли по-простому сказать, что если в Brent вливается Urals, то Brent начинает котироваться более высоко по отношению к текущей стоимости?
Вячеслав Мищенко: Там все гораздо сложнее.
Давайте рассмотрим текущую ситуацию. Есть эталонный сорт Brent, который, как мы уже сказали, представляет собой корзину североморских нефтей. Цена на российский сорт нефти Urals формируется с привязкой к Brent. Мы эту привязку называем дифференциалом. Как правило, в большинстве периодов дифференциал — это скидка. Прежде всего, это скидка по качеству, потому что североморские нефти легче и более дорогие. Кроме того, есть транспортные дифференциалы и различные сопутствующие издержки, которые несут компании. Цена на российский сорт Urals формируется как некая скидка, то есть это цена на Brent минус что-то. Этот разрыв, дифференциал, и является предметом торга между российскими продавцами и покупателями и, соответственно, предметом пристального внимания всех, кто на этом рынке работает.
Все цены на нефть, которые мы видим с экранов телевидения, о которых мы читаем в СМИ — это цена биржевая. Сейчас мы говорим о физическом рынке нефти, где единицей торговли является танкерная партия, которая из пункта А приходит в пункт В, и в процессе этого перехода возникают коммерческие отношения между продавцом и покупателем. Вокруг этих операций и формируется рынок с эталонными котировками, к которым привязываются физические контракты. На мой взгляд, в мире существуют всего два источника подобной информации — это компания Argus и наш глобальный конкурент компания Platts, — вокруг информации о ценовых котировках которых и формируется рынок.
Основной рынок сбыта российской нефти марки Urals это европейское направление. Напомню, что существует три экспортных направления, куда физически течет российская нефть.
Во-первых, это северо-западная часть, где на Финском заливе сформирован крупный хаб, и за последние 20 лет построена новая инфраструктура. Когда-то было принято решение уйти от транзитной зависимости, которая получилась в результате распада Советского Союза. Крупнейшие нефтяные терминалы находились на территории стран Балтии. Они там и остались, но сейчас уже практически не используются. Были построены российские внутренние терминалы в Приморске, Высоцке, Усть-Луге, которые переваливают значительную часть нефти на этом направлении.
Во-вторых, это трубопроводная система «Дружба», оператором которой является Транснефть с участием региональных и национальных транспортных компаний. Эта система идет напрямую на нефтеперерабатывающие предприятия стран бывшего социалистического лагеря. Там две ветки. Северная ветка — Польша, Германия, Белоруссия. Южная ветка — Украина, Венгрия, Словакия, Чехия и т.д.
Третье направление — южное, — это черноморские порты. Здесь лидирует Новороссийск, как основной хаб. Оттуда нефть идет либо в Турцию, либо в страны Средиземного моря — Грецию, Италию и т.д.
Эти направления, куда течет нефть марки Urals, являются предметами нашего изучения. Мы формируем котировки по всем этим направлениям: на «Дружбе» — уникальные котировки, которых кроме нас никто не делает; на северо-западном рынке, где расположен треугольник Амстердам — Роттердам — Антверпен; на южном рынке существует ликвидная котировка на базисе итальянского хаба. Но все равно эталонной котировкой является Brent, и она является ключевой для всех торговых операций, которые производятся с российской нефтью марки Urals.
Сергей Никитин: Вернемся к российской марке. На мой взгляд, есть три варианта. Первый вариант — все остается так, как есть, Urals остается Urals, и она продается с дифференциалом или с дисконтом к Brent. Это мы обсуждать не будем. Второй вариант — Urals в кого-нибудь вливается, а третий вариант — Urals начинает торговаться сам по себе, и становится большим и мощным. Прокомментируй, пожалуйста, каждый из этих вариантов с точки зрения перспектив Urals.
Вячеслав Мищенко: Как я уже сказал, североморский датированный Brent формируется из корзины нефтей, и он дает основу для расчета скидки на российский сорт. Если предположить, что часть объемов российской нефти входит еще и в корзину североморского датированного Brent, то получается некая каша, потому что компании и торговые подразделения будут теряться в догадках, что будет с этой скидкой, и что будет являться основой отчета этого дифференциала или скидки.
Сергей Никитин: То есть, букет превратится в веник.
Вячеслав Мищенко: Да, в том случае, если российская нефть вольется в эту корзину. Поэтому этот вариант представляется маловероятным, и я думаю, что это просто попытки крупных компаний повлиять на рынок, протестировать его и предложить некую схему, где они могли бы найти дополнительную прибыль и организовать какие-то сделки, более выгодные для себя.
Третий вариант связан с самостоятельным ценообразованием. Об этом много говорят. На Петербургской товарно-сырьевой бирже в конце прошлого года был запущен так называемый фьючерсный контракт, который является физическим контрактом с возможностью физической поставки нефти. Насколько я понимаю, он сейчас не особенно активно торгуется, и есть некий скептицизм на рынке, потому что и российские, и международные компании не понимают своей выгоды от участия в этой схеме.
Сергей Никитин: А как это объясняет та же Питерская биржа?
Вячеслав Мищенко: Биржа к этому не имеет отношения, к этому имело отношение российское Правительство, тогда, еще в рамках деятельности Министерства экономического развития и торговли. Именно они были бенефициарами, спонсорами всего этого процесса. Почему-то для запуска фьючерса была выбрана американская площадка, но он не имел успеха со стороны трендингового и брокерского финансового сообщества.
Сейчас я бы не стал вдаваться в рассуждения или анализ того, что происходит с этим контрактом, поскольку здесь есть определенная доля политики. Западное сообщество, особенно в нынешней ситуации, достаточно скептически относится к идее отдать в российские руки или, как они говорят, в руки российского правительства формирование цены на российскую нефть, которая сейчас достаточно серьезно доминирует на европейском направлении. Это более 30% баланса поставок в Европу, и это больше всех. Примерно та же ситуация сложилась с природным газом, когда политически, публично заявляется стратегия отказа или диверсификации, когда строятся какие-то терминалы, чтобы уменьшить зависимость от России, от российского присутствия и от российских объемов газа.
Статистика показывает, что российское присутствие по природному газу сначала было 24%, потом 27%, а сейчас уже 35%. По нефти ситуация примерно такая же. Статистика говорит сама за себя. Здесь мы имеем больше предмет какого-то политического торга. Говорится о том, что российское Правительство в любой момент может отдать команду перекрыть кислород, перекрыть трубопроводную систему. Имеется в виду компания Транснефть, которая является по своей сути государственной компанией. Эти страхи постоянно муссируются, поэтому и трендинговое и брокерское сообщество на Западе подвержено влиянию этих идей.
Раньше, когда за пределами нашей родины я сталкивался с такого рода инсинуациями, особенно до 2015 года, когда существовал запрет на экспорт американской нефти. Становится смешно, когда вспоминаешь, что американская нефть уже 40 лет находится под запретом. Разве это не является вмешательством государства в нефтяной бизнес? Эти ситуации воспринимаются как совсем разные: здесь этого никогда не было, но может быть, а там это было, но это как бы совсем не то. Бороться с этим трудно. Эти страхи постоянно присутствуют и постоянно раздуваются. Мне кажется, что это и есть основное препятствие, потому что все рыночные факторы налицо: присутствие нефти, присутствие существующей инфраструктуры, многолетние контракты, использование в формуле ценообразования эталонных бенчмарок, которые сформированы десятилетиями. Поэтому отдать часть объема и формировать цену либо на бирже, либо на физическом рынке не составляет никакого труда. Вопрос только в философии, в подходе к тому, как это сделать, и в тех фобиях, которые по обе стороны присутствуют.
Сергей Никитин: Я с тобой согласен, что это какая-то интересная политическая игра. У нас есть инструмент, который называется «нефть», которая физически перетекает по трубам по всем указанным направлениям. В текущей ситуации перекрыть трубы можно только в форс-мажоре, ведь бизнес есть бизнес. Также не ясно, как Россия отдаст ключ в виде собственного бенчмаркинга, когда ты сам можешь своей же нефтью руководить и торговать, и даже каким-то образом моделировать увеличение цены. Гипотетически это было бы неплохо, но скорее всего, никто в эту игру играть не будет, и мы вряд ли сможем какими-то коммерческими методами склонить к этому западных партнеров.
Вячеслав Мищенко: Не только коммерческими методами, но и политическими. Но если на внутренний рынок повлиять можно, используя некий административный ресурс, то на международном рынке эта политика не работает. Наши чиновники и некоторые нефтяные компании иногда путают внутренний рынок с внешним рынком. Вот в этом основная проблема. Есть завышенные ожидания, что где-то кто-то прикажет, и все построятся и пойдут туда, куда надо, и будут торговать себе в убыток. Такого не будет. Все-таки этот рынок достаточно либеральный, открытый, глобальный. Если в России не будет выгоды никакой, то компании уйдут в другое место или останутся, но будут образовывать цены так, как им будет выгодно. Какой бы инструмент им не предложить, если он им не даст ощутимой выгоды или прибыли, то они этот инструмент поддерживать и использовать не будут.
Сергей Никитин: Вопрос по бенчмаркам. На слуху Brent и WTI. А кто еще?
Вячеслав Мищенко: Brent, как сорт физической нефти, умирает. Даже североморская корзина нефтей в том виде, в котором она существует, долго не протянет.
WTI — это западно-техасская легкая нефть, которая долгое время являлась эталонной при биржевых торгах. И до сих пор она является эталонным сортом для торговли на американском рынке и на Нью-Йоркской товарно-сырьевой бирже, которая котирует эту нефть. В последние несколько лет эта нефть получила новую жизнь, поскольку рынок в Северной Америке активно развивается с точки зрения добычи нефти, поскольку есть сланцевая нефть. И как бы кто ни прогнозировал развитие событий в связи с предстоящей встречей стран, входящих в ОПЕК, и стран туда не входящих, а это Россия и Саудовская Аравия, в плане продления сокращения добычи и заморозки нефти, важно то, как на эти решения отреагирует американский рынок.
Напомню, что американский рынок очень трудно построить, трудно прогнозировать его развитие, поскольку на нем более 5000 участников — производителей нефти или газоконденсата (от крупных компаний до мелких фермерских хозяйств), которые имеют возможность самостоятельно принимать решения, и им в помощь налажен необходимый сервис. Американский нефтегазовый рынок не предсказуем. Тем не менее, он развивается, увеличивается добыча. И, в связи с тем, что, как я уже сказал, 40 лет существовал запрет на экспорт американской нефти, и администрация Барака Обамы в конце 2015 года сняла этот запрет, это не дало сильного толчка для развития экспорта физической нефти, но это дало толчок инвестиционным проектам. Эти проекты сейчас активно развиваются в Мексиканском заливе. Там сейчас семимильными шагами формируется крупнейший мировой хаб по торговле нефтью. Он находится, также как и Brent, на побережье Атлантического океана, только в его с западной части, в городе Хьюстон.
Если все пойдет так, как оно идет, и через пару лет на Мексиканском заливе будет сформирована мощнейшая инфраструктура (терминалы, трубопроводные системы), то некая физическая котировка, которую мы уже сейчас делаем по WTI-Хьюстон, станет доминантой и перетянет на себя часть атлантических объемов по ценообразованию. Brent будет умирать, как физический сорт, а WTI-Хьюстон будет потихоньку набирать обороты. И, наверное, перетащит к себе участников рынка с европейского хаба, который был сформирован еще несколько десятилетий назад.
На различных публичных мероприятиях я всегда говорю о том, что сейчас активно формируются новые нефтяные рынки, и это нужно обязательно учитывать. К сожалению, российская власть и российские чиновники в сфере энергетики не очень активно на это реагируют, поскольку анализ глобального нефтяного рынка (что происходит с ценовыми эталонами, с центрами торговли нефтью), видимо, не является первоочередной задачей.
Тема нашей встречи связана с перспективами Urals на мировом рынке. Естественно, что в рамках того процесса, о котором я рассказал, никто наш Urals серьезно не рассматривает. Я думаю, что наше Правительство и чиновники не позволят привязывать наши цены к американскому рынку. Во-первых, это не очень релевантно с точки зрения логистики. Во-вторых, политически это опасно, потому что не исключены шаги, которые где-то и что-то ограничат. Мы знаем, как в последнее время складываются наши отношения. По сути, европейское направление будет опустошаться, и перед российскими производителями и экспортерами нефти в любом случае встанет вопрос, где им искать опору с точки зрения ценообразования на свои объемы.
Сергей Никитин: А если взять и попробовать договориться с Brent?
Вячеслав Мищенко: С кем?
Сергей Никитин: Хороший вопрос. Наверное, с европейским Brent.
Вячеслав Мищенко: Это стихия. Как ты с ними договоришься? Там же нет субъекта.
Сергей Никитин: И все же, может ли Urals усилить Brent тем или иным образом: вливанием Urals в Brent или же, наоборот, вливанием Brent в Urals? Или же здесь опять сталкиваемся с политикой, и европейцам ближе Америка, чем Россия?
Вячеслав Мищенко: Европейцам ближе Америка. В связи с этим возникающим треугольником, проще договориться на североморском рынке о привязке к WTI с какой-то дельтой, чем включить российскую нефть или попытаться договориться с российскими компаниями.
Сергей Никитин: А арабы по какому бенчмаркингу торгуют нефтью?
Вячеслав Мищенко: У арабов существуют свои ближневосточные эталонные сорта. Это, прежде всего, Dubai Сrude.
Кстати, если говорить о российской нефти марки Urals, следует отметить, что у нас за последние 5–7 лет возникло новое направление, в которое также никто не верил. Оно называется «Трубопроводная система Восточная Сибирь — Тихий океан». С 2007 года система заработала и к 2015 году она стала достаточно неплохо конкурировать по экономике с западным направлением. Сейчас она является даже более привлекательной, потому что те месторождения Восточной Сибири, которые активно подключаются к этой трубопроводной системе, производят более легкую нефть, которая пока еще на данный момент сообразуется с привязкой к ближневосточной нефти Dubai, поскольку это — биржевой сорт, а, значит, и эталонный физический.
Российская нефть начинает все больше физически влиять на рынок стран Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР). По объемам это достаточно мощная система, которая переваливает около 28 танкерных партий только в порту Козьмино. Существует еще трубопроводное ответвление Сковородино — Мохэ, которое идет в Китай. Китайцы с большим удовольствием работают с этой нефтью.
Я напомню, что китайский рынок с точки зрения импорта начал потихоньку, а сейчас уже не потихоньку, либерализовываться. У них появились так называемые независимые игроки, нефтепереработчики. Их называют самоварами, но они все-таки по объему переработки являются десятимиллионниками. Для нашей нефтянки они являются крупнейшими НПЗ. Они получают лицензию на импорт и активно подключаются к этой трубе в покупке танкерных партий на юго-востоке Китая. Это нефть марки ВСТО. Эта марка активно конкурирует со всеми арабскими ближневосточными нефтями на этом направлении, а это — Китай, Япония, Южная Корея, группа островов — Тайвань и т.д. Часть этой нефти доходит даже до западного побережья Америки.
Сергей Никитин: На каких условиях Китай, страны АТР покупают эту нефть?
Вячеслав Мищенко: На рыночных условиях. Котировка идет по схеме — сорт Dubai плюс премия, поскольку российская нефть по качеству лучше, чем сорт Dubai. У этого сорта ВСТО есть все основания со временем стать бенчмарком на восточном направлении. Это очень неплохо, потому что дает возможность использовать сбалансированный подход, поскольку многие компании выстраивают свою экономику, исходя из того, куда им выгоднее направить свои объемы. В целом, как нефтяная отрасль, мы перестали зависеть исключительно от одного рынка.
Все-таки европейский рынок долгие годы стагнировал. Сейчас при падении цены на нефть у них выросла маржинальность нефтепереработки и оживились заводы. Я помню, что в предыдущие десятилетия мы говорили о катастрофе, о том, что Западная Европа, по сути, умерла как нефтеперерабатывающая отрасль, поскольку все заводы были не прибыльными, они были на продаже, активно скупали российские компании. Объем рынка не рос с точки зрения нефтепереработки. Сейчас они более или менее задышали, но неизвестно, сколько продлится этот период.
Восточный рынок сейчас достаточно привлекателен. Появилась на нем еще Индия. Эти контракты еще не являются физическими, это своповые контракты. В Индии находится Релайнc — крупнейший в мире нефтеперерабатывающий комплекс, который может на себя активно оттягивать часть объемов.
Может заработать своп с Ираном. Если ты помнишь, еще до санкций была схема, когда российские и казахские компании поставляли в северный каспийский порт Ирана, часть объемов. На северном рынке Ирана это перерабатывалось, а на юге они отдавали адекватный объем на Персидском заливе трейдерам, аффилированным с российскими компаниями. Там были специальные формулы, банк качества.
Индия тоже является одним из таких рынков, которые сейчас достаточно активно смотрят на альтернативу арабским ближневосточным сортам. Поэтому этот регион достаточно перспективен на ближайшее десятилетие и с точки зрения объема, и с точки зрения потенциала формирования нового ценного эталона на российскую нефть.
Руслан Халиуллин: Добрый день! У меня есть легкий вопрос по рынку нефти, на который, может быть, ответить не так легко. Почему в 2014–2015 годы рынок так сильно упал? Почему так сильно упали цены? Вы говорите, что это достаточно либеральный рынок, что подразумевает, что на нем должна быть не такая большая волатильность, ведь на нем действует большое количество участников и большие спрос и предложение. Что произошло в эти годы? Это был какой-то технологический прорыв или изменение? Или это часть каких-то финансовых спекуляций?
Вячеслав Мищенко: Глобальный нефтяной рынок — это крупнейший товарно-сырьевой рынок в мире. Те финансовые ресурсы, которые на нем крутятся, являются крупнейшими по сравнению с любой другой товарно-сырьевой группой. В то же время он глобален, поскольку танкерная партия может прийти в любой порт, разгрузиться по каким-то условиям контракта и на базисе каких-то там точек, где есть прием, есть терминалы и т.д. Поэтому он достаточно неплохо диверсифицирован. Тем не менее, этот рынок привлекает огромное количество финансовых спекулянтов к тем сделкам, которые делаются на биржевом или на не биржевом бумажном рынке. Именно спекулянты во многом являются причиной резкой волатильности, которая возникает.
Для спекулянтов тоже нужен какой-то триггер, они не сами принимают решения о том, что им делать с контрактами или с активами, они реагируют на какие-то определенные ситуации. Основным триггером, который двигает психологическим настроением спекулянтов, является политика.
Те события, которые начались в 2014 году, и явились таким спусковым механизмом. К тому же подключились более понятные рыночные механизмы. За предыдущие 5–6 лет активно рос американский рынок, рос с точки зрения добычи, и он вытеснил те объемы, которые традиционно приходили из стран Ближнего Востока, в первую очередь из Саудовской Аравии.
До этого Саудовская Аравия в основном реализовывала свою нефть на североамериканском рынке, а через какое-то время они столкнулись с ситуацией, что их объемы больше не нужны. Америка — самодостаточная страна. Понятно, что у нее балансы еще не сходятся, но, тем не менее, большую часть объемов они стали замещать своим собственным производством.
Саудовская Аравия развернулась в другую сторону, поняла, что ей надо бороться за какую-то нишу где-то, увидела Китай, азиатские рынки, пришла туда, а там уже есть существующая схема поставок из других регионов, в том числе и из России. У нас, кто давно работал в российской нефтянке, было понимание, что Саудовская Аравия — это самый крупный и самый мощный производитель нефти, у которого нефти много, стоит она три копейки и им ничего не стоит быстро нарастить производство, а Россия — это убогая, технологически отсталая северная страна, где ничего дешево не получается. Саудиты жили с такой же точно логикой. Один из руководителей Саудовской Аравии, курирующий вопросы добычи нефти, в те годы сделал прогноз, что через три месяца российская экономика рухнет, поскольку она не выдержит этой конкуренции, предложил своей стране немного подумать над демпингом, предлагать нефть дешевле.
Начался процесс, ориентированный на то, кто и кого опередит с точки зрения предложения для китайцев или для других стран, где можно было сбывать нефть в этом регионе. Мы, как производители нефти, тоже включились в этот марафон, и оказалось, что рентабельность нашего производства нефти достаточно конкурентоспособна. Через некоторое время выяснилось также, что мы неплохо бежим этот марафон. А саудиты стали страдать, потому что у нас система налогообложения для экспортных поставок такова, что она следует за рыночными ценами, а у саудитов она другая.
Теперь поговорим о налогообложении. Мы всегда говорили о нефтяном проклятии, что у нас более 60% федерального бюджета формировалось от отчислений от экспорта нефти. Сейчас это оказалось порядка 35–37%. Федеральный бюджет стал страдать, но зависимость уменьшилась. В это время у саудитов эта зависимость стала на грани 90%. Они еще долгое время могли держать финансовый рынок, поскольку у них громадные ресурсы, вложения и т.д. Тем не менее в начале 2016 года встал вопрос о продаже «Королевской Жемчужины». Такого в истории никогда не было. По сей день они находятся в этой фазе, и продают определенную долю этой компании. У них появилась брешь. Все это привело к тому состоянию, когда рынок вдруг резко упал, поскольку была и ценовая конкуренция, и росла добыча. Неожиданно выяснилось, что, даже не смотря на военные конфликты на Ближнем Востоке, в Ливии, Сирии и Египте, эти страны, которые находятся в зоне конфликта, продолжают добывать нефть.
Улучшились технологии, появилась возможность контролировать себестоимость добычи нефти, появились новые производители нефти — Мозамбик, Ангола, Восточная Африка, которые стали добавлять свои объемы в этот баланс. Возникло рыночное нависание предложения над спросом, когда спрос не увеличился, а страны вышли со своими объемами и стали демпинговать, кто кого обгонит.
Действительно, саудиты рассчитывали выдавить не только Россию, но и Америку. По американскому сектору это, действительно, ударило. На сланцевых месторождениях себестоимость не такая низкая, как на традиционных месторождениях. Напомню, что российские традиционные объемы приходят из Западной Сибири, которая была освоена давно и вся инфраструктура была амортизирована еще 30 лет назад.
Все, о чем было сказано, — это мультифакторный процесс, в котором на изменение цены на нефть влияет очень многое.
Руслан Халиуллин: Спасибо. Еще один вопрос по поводу либеральности рынка нефти. С точки зрения производителей этот рынок, понятно, открыт, потому что все крупнейшие компании — это открытые акционерные общества, даже Aramco, как Вы говорите, будет делать IPO. С другой стороны, там есть такие важные участники как нефтетрейдеры. К ним, в частности, можно отнести Gunvor, которого Вы назвали, Vitol, Glencore . Это компании, которые обычно находятся в частном владении. Они ни перед кем не отчитываются, они действуют на международном уровне, в отношении них нет никаких требований отчетности, если сравнить их с банковской индустрией, где все находятся под прожектором. Нет ли там возможностей для манипуляций и влияния на рынок и вещей, которые могут порадовать какого-нибудь теоретика заговоров?
Вячеслав Мищенко: Вы правы. Хотя конспирология здесь не очень применима, поскольку трейдеры зарабатывают на любом уровне рынка. Маржинальность торговых операций не зависит от того, сколько на данный момент стоит нефть. У трейдеров есть определенная маржа, на которую они рассчитывают. Если ему не выгодно работать на этом рынке, он всегда найдет возможность либо арбитражных поставок, либо каких-то своповых сделок, либо он переконтрактовывается и получает более выгодные условия. Такие крупные компании, которые Вы назвали, имеют возможность всегда использовать некие рычаги влияния на ситуацию, когда они просто сохраняют маржинальность своего бизнеса. При этом им все равно, сколько стоит баррель нефти, 100 долларов, 50 долларов или 30 долларов.
Руслан Халиуллин: Но ведь Glencore чуть не обанкротился?
Вячеслав Мищенко: У этой компании более диверсифицированная корзина, они работают не только на рынке нефти. Это также и крупнейший угольный и сельскохозяйственный трейдер. Здесь надо рассматривать совокупность факторов. Я думаю, что это уж точно не падение цен на нефть.
Руслан Халиуллин: Если эту ситуацию рассматривать с точки зрения нашей российской психологии, есть ли там возможность, что кто-то позвонит им и скажет, что нужно снижать цены на нефть?
Вячеслав Мищенко: Помните такого теоретика как Карл Маркс? Он говорил, что нет такого преступления, на которое капиталист бы не пошел из-за 300% прибыли. Перефразирую: кто бы мне ни позвонил с каким-то предложением, если мне это предложение не выгодно, если я могу сделать прибыль в какой-то ситуации, я это сделаю.
Период санкций и конфликтов — самая питательная среда для прибыли. Если государственные корпорации или иные крупные структуры, у которых есть комплаенс, аудит и т.д. не могут оперировать в этой среде, то трендинговые компании через свои какие-то дочерние структуры, партнерские отношения и т.д. находят здесь колоссальную среду для увеличения своей маржинальности и для получения достаточно больших прибылей.
Мы сейчас готовим конференцию в Казахстане, а к нам напрашивается в гости спецпредставитель по Каспию из государственных структур. Они любят выступать с директивами типа: «Нефть пойдет сюда…», «Южного, турецкого потока не будет, а будет…» и т.д. Участники конференции всегда вежливо кивают и говорят, что они уважают мнение высокопоставленного гостя. Но нефть течет туда, куда ей выгодно, потому что кто-то зарабатывает на этом колоссальные деньги. Если это касается санкционного списка, то понятно, что есть система наказаний. И даже трендинговые компании этой сферы стараются не касаться. Достаточно вспомнить ситуацию с Ираном. Тем не менее, иранский бизнес через какие-то там подставные фирмы и т.д. все равно неплохо себя чувствовал все эти санкционные годы.
Звонки, может быть, и идут, но ее величество Прибыль всегда находит себе лазейки!
Денис Захаров: Вы говорили о гибкости российской системы налогообложения нефтегазовой отрасли. Эта гибкость обеспечивается за счет того, что основные налоги, НДПИ, экспортная пошлина рассчитываются по формуле, в которой учитывается средняя цена сорта Urals на мировом рынке. Поскольку Urals не торгуется на биржах, откуда российское Правительство, департамент Минфина, занимающийся расчетом пошлин, берут эти котировки?
Вячеслав Мищенко: Ответ краткий — из международного ценового агентства Argus.
Мы являемся основным и единственным поставщиком ценовой информации для формулы Минфина с 2012 года. С конца 90-х это была совместная корзина с нашим любимым конкурентом — компанией Platts, а с 2012 года по Постановлению Правительства РФ это эксклюзивные котировки компании Argus.
Берутся цены, которые рассчитываются на базисе FOB Приморск и FOB Новороссийск. Это цены, которые конструируются путем вычета транспортных и сопутствующих издержек на базисе FOB. А основой является котировка Urals, которая формируется через дифференциал к эталонному сорту Brent.
Денис Захаров: Вы говорили, что рынок нефти открыт, что танкер может легко доставить нужный объем из одной точки земного шара в другую. Объясните, пожалуйста, почему часто возникает такая разница между сортом WTI и сортом Brent, ведь эти сорта примерно одинаковы по характеристикам качества, по плотности, по содержанию серы. Были периоды, когда дороже стоил WTI, и периоды, когда дороже стоил Brent. Разница достигала 10 долларов за баррель. Почему нельзя танкер пригнать и убрать этот спрэд до небольшого значения?
Вячеслав Мищенко: Это делается. Но структура рынков разная.
Вокруг североморского рынка Brent формируется одна структура поставщиков и покупателей, а вокруг WTI – другая структура. Все-таки, качество все равно разнится. Не все предприятия, которые находятся в Европе, могут перерабатывать WTI, даже по экономическим причинам, не только по физическим.
Долгое время WTI существовал, как бумажный сорт, как бумажные контракты, а это — финансовый инструмент. И гнать физическую партию WTI, которая торгуется на Наймексе (NYMEX), — это, все-таки, дериватив. Он не был поставочным контрактом. Вы говорили, по сути, о биржевых котировках. А мы говорим про физический рынок, который существует абсолютно по другим законам. Не всегда возможность торговать в этом спрэде, как Вы говорите, возможна, потому что просто нет физической партии, и нет возможности загрузить нефть и отправить её куда-то. Эти котировки больше формируются на тех площадках, где торгуют спекулянты и брокеры.
Сергей Никитин: Я предлагаю закончить, хотя прерывать разговор профессионалов всегда не естественно и не очень приятно. Но фактор времени говорит, что пора.
Коллеги по «Энергосреде», мы с вами на этом прощаемся.
Благодарю всех коллег в зале, которые задавали вопросы!
Конечно же, благодарю всю команды «Нефтянки»!
Увидимся в следующий раз! До свидания!
Вячеслав Мищенко: Всего доброго!
