Кристина Кузнецова: Добрый день, уважаемые зрители! С вами снова программа «Энергосреда» на канале «Нефтянка» и я — Кристина Кузнецова. Сегодня у нас в гостях Заместитель председателя Комитета по энергетике Государственной Думы Российской Федерации Дмитрий Исламов. Здравствуйте!
Дмитрий Исламов: Здравствуйте, Кристина! Спасибо, что пригласили на вашу передачу.
Кристина Кузнецова: Сегодня мы обсудим, какую роль занимает угольная генерация в отечественном и мировом энергобалансе, а также обсудим экологические и социальные аспекты угольной отрасли.
Давайте начнем, наверное, с общих таких моментов. Сегодня активно обсуждается вопрос энергобаланса, и мы не можем обойти этот вопрос тоже. Поэтому скажите, какую долю занимает угольная генерация, газовая генерация, альтернативные источники энергии в мировом энергобалансе и в отечественном?
Дмитрий Исламов: Действительно, вопрос очень важный. С одной стороны, российская структура топливного баланса повторяет в чем-то мировые тенденции, а в чем-то является уникальной. Ну, например, взять угольную генерацию. На сегодняшний день в мире доля угольной генерации где-то 38–40%, то есть достаточно большой фактор. Но если взять 100 лет назад, например, то, наоборот, угольная генерация составляла основу всех источников энергии, это больше 95%.
Кристина Кузнецова: То есть, сокращение практически наполовину.
Дмитрий Исламов: Ну, да, это так. Но почему так произошло? Потому что открылись другие источники — нефть, газ, возобновляемые источники энергии, атомная отрасль.
На сегодняшний день эти все источники замещают постепенно уголь. Если взять Российскую Федерацию, то на сегодняшний день где-то 67% составляют генерация газовая и угольная. Процент угля в этой генерации, в выработке тепла и электроэнергии, где-то 17%, гидроэнергетика — это 20%, атомная отрасль — 11–12%, и меньше 1%, меньше даже 0,5% — это возобновляемые источники энергии. Как изменится это соотношение в ближайшие 10—20 лет? Что нужно учитывать?
Во-первых, мир с каждым днем требует все больше и больше энергии. Почему это происходит? Потому, что растет народонаселение нашей планеты. Вот, например, сейчас людей на нашей планете 7,5 миллиардов человек. Через буквально 10–20 лет будет 9 миллиардов. Представляете? Плюс полтора миллиарда человек. А если взять, например, 100 лет назад, то это вообще было всего полтора миллиарда. То есть так человечество еще не прирастало собой, так скажем. Что это такое? Ведь каждому человеку нужно есть, одеваться, нужно покупать автомобиль. Это все требует энергии. На сегодняшний день у 2 миллиардов человек затруднен доступ к источникам энергии. То есть, мы еще не все проблемы с существующим населением решили в мире, а у нас еще прирастает.
Дальше. Естественно, те страны, у которых больше всего народонаселение, являются основными потребителями энергии. Допустим, это — Китай, всем известен. Скоро по численности населения его перегонит Индия. А Индия находится на пороге индустриализации. Что это значит? Что строятся фабрики, заводы, увеличивается доход населения и увеличивается объем потребления. То есть, нужны опять автомобили. Одна автомобилизация это — огромное количество энергии, металла, соответственно, и угля.
Дальше. Очень большой вектор развития со стороны Африки. Некоторые эксперты оценивают, что в ближайшие 15–20 лет только Африка даст 1 миллиард человек дополнительно. Вот главные источники.
Ну и вообще, если даже взять Россию, и на себя посмотреть сейчас и 20 лет назад, то каждый человек больше стал телевизор смотреть, был один телевизор, стало два, допустим, у некоторых три, в семьях появились автомобили, тоже у некоторых больше, компьютеры, чайники, огромное количество бытовой техники. То есть, каждый человек сам индивидуально стал потреблять больше электрической энергии, больше потреблять энергоресурсов. Вот главный вызов человечества. И если взять за 100% все потребленные энергоресурсы за всю историю человечества, то за последние сто лет мы потребили их 90–95%. То есть, берем всю историю, все тысячелетия существования человека. За последние сто лет потребили более 90% энергоресурсов. Поэтому проблема у человечества в том, где брать эти энергоресурсы. Вот какую проблему придется решать в следующие сто лет. Ресурсы на исходе — вот основная задача.
Что будет с энергоресурсами в России? Во-первых, в целом потребление увеличится. В мире некоторые эксперты оценивают, что в ближайшие 20 лет потребление увеличится на 50%. Точнее, не так, на треть увеличится потребление, а потребление электроэнергии увеличится на 50%. В России эти прогнозы чуть-чуть ниже. В целом увеличится потребление энергоресурсов на 15–20%, а электроэнергии на треть. Но это тоже очень серьезный вызов. Что касается соотношения, то, на мой взгляд, угольная генерация, и мы об этом сегодня еще поговорим, сократится, потому что она проигрывает конкуренцию газовой генерации, и составит 13–14%. Восполнение произойдет за счет атомной, она немного подрастет, с 11% до 12-13%. Гидрогенерация останется примерно на тех же объемах, потому что нужны очень большие капитальные вложения в создание новых мощностей. И увеличится доля возобновляемых источников энергии до 4–5%, и это тоже очень много, и это будет очень серьезный вклад в энергобаланс. Вот примерно такое соотношение.
Кристина Кузнецова: Правильно ли я понимаю, что ВИЭ сейчас конкурируют достаточно сильно с газовой и угольной генерацией?
Дмитрий Исламов: Многие эксперты говорят о том и противопоставляют углеродную генерацию (это нефть, газ, уголь) с ВИЭ, зеленой энергетикой. На мой взгляд, такой конкуренции нет, а в России, поскольку она — страна очень большая, будет место всем видам генерации, в том числе и ВИЭ. Поэтому я ни в коем случае не противопоставляю ВИЭ традиционным видам энергии и считаю, что нужно много усилий прилагать, и это в России сейчас происходит, для того, чтобы ВИЭ развивались.
Какие основные тенденции развития возобновляемых источников энергии? Во-первых, это, конечно, удешевление. Сейчас для того, чтобы повсеместно внедрять ВИЭ в энергетику, нужны большие капитальные затраты на установку тех же самых солнечных батарей, ветрогенерацию. Поэтому главная задача ВИЭ — это уменьшать затраты на создание этой генерации. Иногда периодически мы читаем в новостях, что стоимость солнечной панели значительно снизилась там где-то в Китае. Естественно, вот все эти тренды именно от этого и зависят. То есть, если мы через год, через два получим существенно ниже стоимость той же ветровой или солнечной установки, это очень сильно повлияет на увеличение доли ВИЭ и на их развитие, в том числе, в России.
В России есть условия и для солнечной, и для ветровой, и для других видов возобновляемых источников энергии. Например, на юге, пожалуйста, можно и на крышах домов ставить солнечные батареи, там, где есть условия. Или, например, где есть условия с точки зрения ветра. Это, например, наши приморские территории.
У нас сейчас идет большая программа в Кузбассе «Лидеры Кузбасса». Я недавно был в Сколково и общался с одной группой. Группа рассматривает вариант установки ветрогенератора на борт разреза, потому что там большие перепады высот и гуляют большие ветра. Подсчитали, что, действительно, будет экономически эффективна установка такого ветрогенератора, например, при рекультивации угольного разреза.
Но когда мы говорим про противопоставление зеленой энергетике, люди иногда путают, вернее, не путают, а забывают, что электромобиль — это же зеленая (энергетика), он же выхлопов никаких не дает. Но иногда бывает так, что электромобиль использует электрическую энергию, а эта электрическая энергия выработана с помощью угля на соседней ТЭЦ, например. И получается, что автомобиль вроде бы как зеленый, но только на другой улице расположена, допустим, тепловая электростанция, которая вырабатывает электроэнергию, сжигая тот же уголь. Поэтому насколько этот автомобиль зеленый?
Или для того, чтобы сконструировать и поставить ветрогенератор, необходима сталь. Ветрогенераторы видели когда-нибудь? Они очень большие. Допустим, где-нибудь в Европе едешь и видишь поле и сотни этих ветрогенераторов. Они же огромные. Например, один ветрогенератор весит от 150 тонн. То есть, представляете, сколько стали, 150 тонн стали, нужно, чтобы построить этот ветрогенератор. А чтобы произвести сталь, ведь нужен уголь. Для того, чтобы создать один ветрогенератор, нужно в данном случае 150 тонн угля. Получается, что когда люди говорят, вот уголь имеет очень большой парниковый эффект и т.д., то где же она зеленая, если для производства этого ветрогенератора нужно сжечь огромное количество угля. Поэтому нужно всегда думать, и задумываться о том, что да, зеленая, но чуть-чуть в таких кавычках.
Кристина Кузнецова: Вы сейчас сказали о том, что возобновляемые источники энергии в России составляют менее 1%. А что Вы можете сказать о мировой тенденции, которая наметилась, наоборот, в сторону разворота к ВИЭ?
Дмитрий Исламов: В мире эта цифра больше, она составляет где-то 6–7%. Но при этом, если говорить о структуре топливно-энергетического баланса российской и мировой, то нужно сказать, что российская структура как раз одна из самых зеленых.
Есть многие страны, у которых доля использования угля очень значительна. Например, в Польше больше 80% доля угля в топливноэнергетическом балансе и в производстве электроэнергии. Например, если Китай взять, там 70% доля угля, это — огромная цифра. Австралия — 60%, Соединенные Штаты Америки — больше 30%, 35%. Если взять Германию, которая на каждом углу кричит, что нужно отходить от угля, переходить на зеленую энергетику, — 40%. 40% использования угля, который они как раз везут из России.
Так вот, российская энергетика она уже самая чистая и самая зеленая, если так говорить. Поэтому многие страны пытаются сделать то, что мы уже сделали. Мы уже пришли к этой структуре энергетики. И, наоборот, если и дальше мы будем отказываться и снижать долю угля, потом долю газа, то это будет чревато с точки зрения энергобезопасности. Задача использовать все источники энергии максимально эффективно.
Что такое энергобезопасность? Когда мы зависим, например, от одного источника, и вдруг что-то случилось, и он перестал быть. Как мы тогда? Что мы будем делать? Вся экономика встала. Нечем отапливать жилье. Где мы будем получать электроэнергию? Поэтому задача диверсифицировать структуру энергобаланса так, чтобы не зависеть от одного источника. А нам природа, Бог дал все источники энергии. У нас огромные запасы угля, по разведанным запасам вторые в мире после Соединенных Штатов. Огромные запасы нефти, газа. Природные ресурсы благоприятствуют развитию возобновляемых источников энергии. Поэтому мы как никакая другая страна в мире, конечно, должны задумываться о том, чтобы у себя эффективно использовать, но и мы можем как раз ответить на этот вызов мирового дефицита энергоресурсов, и другим странам помочь использовать различные энергоресурсы. Я так, наверное, ответил бы, что нам нужно использовать все по максимуму, а другим странам на нас смотреть и диверсифицировать свой энергобаланс.
Кристина Кузнецова: По ощущению, мы с Вами подошли сейчас к вопросу о Парижском соглашении. Задача Парижского соглашения — снизить долю выбросов парниковых газов за счет сокращения как раз традиционных источников энергии. Россия должна в 2020 году ратифицировать это соглашение. Верно?
Дмитрий Исламов: Да. Что такое Парижское соглашение? Раньше был Киотский протокол, сейчас Парижское соглашение. Какая задача? Основа всех этих соглашений состоит в утверждении, что человек влияет на потепление климата, что если потепление климата будет происходить больше, чем на 1,5–2%, то это все приведет к глобальным природным катастрофам, к климатическим изменениям и пострадает много людей. Вот главный вызов. Для того, чтобы этого не случилось, нужно все страны собрать и договориться, что да, будет климат меняться, но не более, чем на 1,5–2%, а для того, чтобы эту температуру не достигнуть необходимо снизить эмиссии, выбросы парниковых газов. В мире в основном все сводят к выбросам углекислого газа CO2. Как снизить? Нужно, чтобы страны сократили свои выбросы примерно на 70–75% от 1990 года. Вот такая задача.
Кристина Кузнецова: Насколько Россия сократила?
Дмитрий Исламов: В связи с тем, что в 90-е годы распался Советский Союз, и резко сократилось промышленное развитие, объем производства, мы, не благодаря, а получается, вопреки, из-за таких вот негативных последствий, мы уже выполнили это условие. У нас сейчас выбросы составляют менее 75% от уровня 1990 года. Получается, что мы уже выполнили Парижское соглашение. Это — первое.
Второе. В России мы обладаем такими большими зелеными массивами, лесами, которые поглощают этот углекислый газ. И мы не только можем говорить о том, что мы выполнили это, снизили выбросы, но мы и поглощаем чужие выбросы. Нам еще доплачивать должны за такую роль в глобальных климатических изменениях. Но, к сожалению, в чем проблема? В методиках подсчета на сегодняшний день почему-то поглощающая способность наших лесов в три раза меньше, чем, допустим, в Америке или в Европе. Это неправильно. Дерево-то оно одинаковое что там, что здесь. Вот и задача, на мой взгляд, заключается в том, чтобы перевернуть эти все внутренние методики и регламенты, чтобы они удовлетворяли и нашим интересам. Главная вот такая задача.
Но многие ученые в мире до сих пор еще спорят и не пришли к утверждению, что антропогенное воздействие влияет на потепление. Многие ученые считают, и я считаю их точку зрения главной, что все-таки в основном на потепление климата влияет не человек, а например, солнечная активность или океан или, например, вулканическая деятельность. То есть, природная составляющая гораздо больше влияет на потепление климата, чем человек. Сторонники Парижского соглашения тоже не говорят, что 100% человек, у них там тоже где-то 40–50%. Но это и то, на мой взгляд, натянутая цифра. Поэтому многие ученые считают Парижское соглашение и всю науку о климатических изменениях лженаукой, что нет такого, и это все является ни чем иным как ширмой для того, чтобы перекраивать рынок энергоресурсов или тормозить искусственно развитие многих стран и т.д. Ну, так или иначе, мы подписали Парижское соглашение, пока не ратифицировали, но подписали. Это значит, что нас волнует проблема потепления климата, а это так и есть, что нас волнует проблема техногенных и природных катастроф, что мы согласны участвовать в международной общественной деятельности, чтобы предотвращать вот это потепление.
На мой взгляд, проблема потепления климата, переоценена. Почему? Потому что в мире существует много других проблем. Ну, вот допустим, бедность населения. А бедность, кстати, тоже зависит напрямую от развития рынка энергии и прямо пропорциональна развитию экономики той или иной страны, от того, насколько она имеет доступ к недорогому источнику энергии. И, допустим, уголь в данном случае выступает как один из главных драйверов и факторов роста экономики. Допустим, тот же Китай. Чем объяснить можно такой рост мощной экономики? Не только тем, что умные руководители и условия какие-то, много населения, но и источниками энергии. Уголь — это самый доступный на сегодняшний день и недорогой источник производства электроэнергии в мире. Поэтому как мы будем отказывать странам в экономическом развитии, в том, чтобы повышать уровень благосостояния людей в сторону, например, других изменений? Или в результате того, что нет таких источников во многих странах не только бедное население, но и экономика не развивается. Поэтому мы должны каждой проблемой заниматься, расставляя приоритеты. И на первом месте все-таки должна быть бедность народонаселения многих стран, это экономическое развитие, это стоимость электроэнергии для промышленного роста, для увеличения дохода граждан. А потом уже заниматься проблемами глобального потепления.
Теперь смотрите, кто основные эмитенты? Ведь Россия — не основной эмитент. Даже если говорить о парниковых газах…
Кристина Кузнецова: Эмитенты — это кто?
Дмитрий Исламов: Эмитенты — это те, кто выбрасывает наибольшее количество парниковых газов. Это — Китай, это — США, это — Индия. На эти три страны приходится больше 60%. Две трети всех выбросов парниковых газов это как раз вот эти три страны. Теперь если посмотреть Парижское соглашение и участие этих трех стран, допустим, Китая. Он — основной потребитель угля. В угольной генерации сейчас 60–70%. То есть, вот главный фактор.
Дальше США. Вообще Дональд Трамп же сказал, нам снижают конкурентоспособность нашей экономики, выхожу из Парижского соглашения. Вышли. США — главный эмитент, вышли.
Индия. У Индии индустриализация. Индия по оценкам экспертов в ближайшие 10–20 лет нарастит объем потребления угля на миллиард тонн в год. Миллиард! Вот эмитенты, вот кому нужно. И при этом она декларирует, что мы будем сокращать выбросы, и, действительно, она этим серьезно занимается. Но мы понимаем, насколько вклад той же Индии превышает вклад России, у которой, как я уже сказал, большие ресурсы по поглощению этих газов.
Когда мы говорим о Парижском соглашении, у нас рядом стоят слова «экология» и «Парижское соглашение». Я считаю, что если говорить об экологии, нам нужно больше заниматься локальными проблемами. Модернизировать наши теплоэлектростанции, ГРЭС наши, и заботиться о том, чтобы они меньше выбрасывали взвешенных частиц, серы оксидов азота и т.д.
Кристина Кузнецова: Я хотела бы к этому вопросу чуть-чуть позже вернуться, и сейчас завершить разговор про Парижское соглашение. Все же Россия к 2020 году должна ратифицировать это соглашение. На Ваш взгляд, какие последствия, экономические, экологические, социальные, может быть, повлечет за собой этот шаг?
Дмитрий Исламов: На мой взгляд, с одной стороны, как я уже сказал, мы свой вклад уже сделали, то есть, подписав, мы понимаем, что мы уже выполнили все, что с нас спросят. Но с другой стороны, мы понимаем, что если мы ратифицируем, то там же будет определенный план, который мы должны выполнять.
Мы должны всегда помнить о том, что один из инструментов выполнения условий Парижского соглашения — это введение так называемого углеродного налога. Что это такое? Это когда все эмитенты, кто выбрасывает не только угольные электростанции, это в том числе и газовые, газ — это ведь тоже углеродное ископаемое, топливо. Все эмитенты должны будут платить налог за выбросы парниковых газов. Этот налог будет складываться в один большой фонд, в такую «кубышку», и куда использоваться? Для развития зеленой энергетики в развивающихся странах, например, в Африке. То есть, что это такое? Мы должны понимать, что мы возьмем на себя бремя дополнительных налоговых отчислений, будем их собирать, и будем не использовать, допустим, для модернизации своих электростанций, чтобы они меньше портили экологию, например, и т.д., не на дороги будем тратить, не на детские сады, а будем отдавать в другие страны. То есть, мы осознанно будем снижать конкурентоспособность нашей экономики, хотя природа — это наше богатство, которое мы используем для собственного развития. Мы сами себе сделаем хуже для того, чтобы в какой-то момент другой стране сделать лучше.
Мне кажется, что такой подход не приемлемый. И я, например, как депутат от Кемеровской области, от Кузбасса, где угольный регион, где угольная генерация развивается, — и, кстати, мы пока выигрываем в Сибири конкуренцию с газовой генерацией, то есть, угольная генерация эффективней, — так вот я резко против этой ратификации. Я считаю, что ратификация Парижского соглашения вредная, и ее не нужно нам делать. А то получится как с ВТО. Мы много лет стремились-стремились, вступали-вступали, а когда другим странам нужно было, вот, пожалуйста, санкции против России, и никакое ВТО здесь не работает. Поэтому, видите, вот как поступили США? Когда увидели, что да, у них это осложняет и будет влиять на экономику, они выходят. Поэтому мы должны участвовать в этих международных соглашениях, мы должны быть в центре всех этих процессов, но думать, прежде всего, о наших людях и о конкурентоспособности нашей российской экономики.
Кристина Кузнецова: Давайте теперь поговорим об экологии. Если не ошибаюсь, в октябре Вы дали интервью радио «Спутник», в котором заявили о том, что угольная генерация может быть экологически чистой. Вы также подчеркнули, процитирую, что «существуют инновационные технологии, чистые технологии, которые позволяют максимальным образом снизить вред окружающей среде не только при добыче угля, но и при транспортировке, при погрузке в портах и в энергетике». Расскажите, пожалуйста, подробнее о том, что это за технологии.
Дмитрий Исламов: Конечно, каждый день наш мир движется вперед, и уже созданы все необходимые технологии для того, чтобы ту же угольную генерацию сделать абсолютно чистой. То есть, о чем я говорю? Что есть технологии и улавливания взвешенных веществ, и сокращения серы, сокращения оксида азота и даже утилизации парниковых газов, того же углекислого газа, допустим, закачиванием в какие-то хранилища морские или подземные, и угольная электростанция, тепловая станция, она будет давать столько же выбросов, как газовая станция, или еще меньше. Есть технологии с повышенными температурами, их называют критические, сверхкритические, ультракритические, есть еще такая аббревиатура hell, это – высокая эффективность и низкая эмиссия, которые позволяют угольную генерацию сделать чистой. И вот, на мой взгляд, мы должны все наше законодательство, все наши нормы как раз выстраивать для того, чтобы следовать этим технологиям.
А на сегодняшний день, что мы сейчас имеем? Многие станции, которые сейчас работают, они построены, к сожалению, еще во времена Советского Союза, и средний возраст станции сейчас доходит до 40 лет, 37–38 лет, то есть, они уже довольно старые. Хотя при этом 99% всех станций удовлетворяют всем нормам законодательства. То есть, те нормы, которые сейчас установлены в законодательстве, наша угольная генерация их полностью соблюдает.
Наша задача — с одной стороны, ужесточать эти нормы, то есть делать меньше и меньше допустимые выбросы. А с другой стороны, экономическими стимулами способствовать тому, чтобы энергетика обновлялась, чтобы строились новые мощности, модернизировались старые станции, ну а современные новые тепловые станции, если с нуля создаются, они уже создавались с учетом самых современных технологий. Вот в чем заключается наша задача.
Вот сейчас принят Федеральный закон № 219-ФЗ о наилучших доступных технологиях, и там как раз и предполагается, что есть наилучшие доступные технологии, их необходимо внедрять постепенно, и для этого те, кто внедряет, будут получать стимулы в виде налогообложения льготного или снижения платы за негативное воздействие на окружающую среду. Вот в этом заключается наша задача. Допустим, революционный, я считаю, механизм договоров поставом ДПМ, ДПМ’. Сейчас его обсуждают. Первый этап ДПМ позволил существенно модернизировать станции, в том числе снизились и экологические выбросы в атмосферы. Сейчас, конечно же, нужно сделать все, чтобы запустить второй этап — ДПМ-штрих или ДПМ-2, как его называют.
Если бы Вы меня спросили, что нужно делать, то я считаю, что нужно выстроить так законодательство, чтобы максимально способствовать не сокращению доли угольной генерации, а ее модернизации, постановке на новые современные инновационные технологии. Я считаю, что в нашей стране должна быть федерального уровня программа, которая бы называлась, например, «чистые угольные технологии». Такой программы сейчас нет. Я считаю, что она должна быть, и мы должны всем рассказывать, что есть такие технологии, они существуют, и создавать экономические стимулы для того, чтобы модернизировать нашу угольную генерацию.
Кристина Кузнецова: Компании в этом экономически заинтересованы? То есть, им будут давать льготы? Вы об этом сказали, уточните, пожалуйста.
Дмитрий Исламов: Надо, чтобы так было. Потому что на сегодняшний день те льготы, которые по тому же закону о наилучших доступных технологиях могут получить компании, они не достаточны. То есть, то сокращение платы, оно не окупает тех вложений, которые необходимы. Вот в чем главная проблема. Такие механизмы экономические, как ДПМ, и позволяют модернизировать станции. Но, видите, прошло то же ДПМ, первый этап. В основном попали газовые генерации, газовые станции. Их тоже нужно модернизировать, но возраст угольных станций превышает возраст газовых. На мой взгляд, больше внимания нужно уделять именно угольной генерации.
Кристина Кузнецова: Одним из гостей нашей программы относительно недавно был Александр Соколов — директор по геологоразведке компании ПЕТРОГЕКО. Он в своем выступлении затронул вопрос социальной добычи. То есть, он говорил о том, что некоторые месторождения поддерживаются не в экономических интересах, а потому что от функционирования этого месторождения зависит существование города. В качестве примера он привел Самотлорское месторождение. И Вам как депутату от Кузбасса и как специалисту по моногородам наверняка эта проблема знакома. Есть ли такие же случаи и такие же месторождения в Кузбассе?
Дмитрий Исламов: В чем сейчас главный конкурент угольной генерации? Это газовая генерация. Почему? Потому что для того, чтобы нормально и экономически эффективно функционировала угольная генерация, должно быть превышение разницы в цене в 2–3 раза, то есть газ должен стоить в 2–3 раза дороже, чем уголь. Но на сегодняшний день это превышение в 1,5–1,6 раза. То есть, на сегодняшний день, допустим, в центральной части России, в первой ценовой зоне, угольная генерация убыточная, она не выигрывает конкуренцию с газом. Напротив, в Сибири в центральной части и в Западной Сибири, наоборот, угольная генерация пока экономически эффективна. Это не проблема, это наше преимущество, надо радоваться тому, что в нашей стране газ строит так недорого, и мы можем его продавать другим странам и сами использовать, в том числе и для нашего экономического развития. Но в связи с тем, что угольная генерация убыточна, естественно, встает вопрос, наверное, нужно ее закрывать. Так вот, когда мы говорим о закрытии, конечно, нужно оценивать, а где она находится, что это за город, моногород, какие закрытие этой генерации, выбытие этих мощностей, повлечет социальные вопросы.
Вы меня просили привести пример. В качестве примера я могу привести Новочеркасскую ГРЭС. Это станция, которая находится в Ростовской области, является основным потребителем угля, который добывается в Ростовской области. Она неэффективная, убыточная. И если ее закрыть, то тогда не только закроется эта станция, сократить придется работников, которые на этой станции работают, это повлияет на этот моногород, но и за счет того, что будет отсутствовать потребитель угля в Ростовской области, это повлияет и на всю Ростовскую область. То есть, это вот как раз пример. И было принято решение в Правительстве о том, что пусть она работает, но в режиме вынужденной генерации. Это значит, что будет повышенный тариф для нее специально для того, чтобы экономически поддержать эту станцию, и она сохранила бы всю эту цепочку: потребляет уголь, за счет этого работать продолжают шахтеры, продолжают все платить налоги в бюджет, сохраняется работа во всех этих моногородах.
Я абсолютно согласен, что иногда, действительно, необходимо нам принимать такие решения. Почему? Потому что, в конце концов, ведь не люди ради той же угольной генерации, а угольная генерация и энергетика ради людей. Поэтому человек должен быть на первом месте.
Что касается моногородов, то, конечно, везде проблемы и градообразующие предприятия разные. Где-то оборонка, где-то промышленные предприятия. Но, действительно, есть часть моногородов, где градообразующими предприятиями являются объекты энергетики. И я абсолютно с Вами согласен, нам нужно в первую очередь думать о том, а что будет с людьми. Вот тот же Дональд Трамп, когда выходил из Парижского соглашения, он же говорил о чем? Что если мы будем там оставаться, будем вводить углеродный налог и т.д., то в результате без работы окажется огромное количество шахтеров, пострадает угольная отрасль.
В этой связи, конечно же, нужно вспомнить и о программе моногородов. Это программа, которая началась по поручению Президента еще в 2009-2010 годах, и за это время она, я считаю, это мое мнение, стала одним из самых эффективных инструментов развития территорий, которые вообще у нас сейчас существуют из экономических инструментов.
Кристина Кузнецова: А в чем заключается программа развития моногородов?
Дмитрий Исламов: В том, что непросто есть проблемы в каких-то территориях, моно территориях, государство выделило деньги, залили деньгами и забыли на какое-то время эти проблемы. Нет. Здесь как раз попытка была совершенно другая. Попытка создать условия для того, чтобы территории самостоятельно развивались, самостоятельно привлекали инвестиции. В каждом городе была создана команда управляющих — мэр, заместители, бизнесмены, активные люди. Этих людей взяли и пригласили в Москву, в Московскую школу управления в Сколково, в РАНХиГС — это академия при Президенте. Обучили их самым современным экономическим навыкам, как привлекать инвестиции, как разговаривать с инвесторами, как использовать государственные механизмы — участвовать в разных федеральных программах. Предоставили им инструменты. Допустим, создан Фонд развития моногородов, который предоставляет просто субсидии безвозвратно, деньги, займы. Сейчас, например, новая мера Фонда — займ предоставляется под 0% годовых. Это, вообще, уникальное условие.
Дальше. Привлекли разные программы, здравоохранения, образования, благоустройства, чтобы все было реализовано в этом моногороде. Поддержка малого и среднего бизнеса. Но не просто так взяли «тебе столько, тебе столько, тебе столько», а каждая команда должна сама составить заявку, защитить, доказать, привлечь эти средства на территорию. За счет этого были созданы десятки рабочих мест, привлечены миллиарды рублей инвестиций. Я считаю, что это один из успешных примеров такого подхода. Его мало того, что нужно продолжать, а такое поручение есть, сейчас разрабатывается федеральная программа комплексного развития моногородов, больше того, эту практику нужно тиражировать и на другие города, даже не моногорода, России.
Кристина Кузнецова: То есть, резюмируя, задача программы моногородов снизить их зависимость от градообразующего предприятия, и фактически это тоже может быть решением проблемы социальной добычи.
Дмитрий Исламов: Да, я с этим согласен. Но это не просто решение, когда государство берет на себя эти затраты. Здесь и второй шаг сделан. Мы не только берем и помогаем, но еще и создаем условия для того, чтобы в будущем город стал независимым от одной отрасли, той или иной, и с нормальной диверсифицированной экономикой. То есть, программа предполагает, что в будущем город перестанет быть моногородом и будет развиваться с нормальной экономикой.
Кристина Кузнецова: Дмитрий, спасибо Вам за интересную, обстоятельную и содержательную беседу!
Я напомню, что у нас в гостях был Заместитель председателя Комитета по энергетике Государственной Думы Российской Федерации Дмитрий Исламов. С вами была передача «Энергосреда» на канале «Нефтянка». Увидимся в следующий раз.