Отправляться в 2010-м в долгосрочную командировку в Западную Африку, причем неизвестно на сколько лет, автору этих строк было как бы не с руки. Должность PR-менеджера в каракасском офисе «ЛУКОЙЛ Оверсиз» меня вполне устраивала. Профессионально, да и просто по-человечески, я давно привязан к Латинской Америке и не скрываю этого.
Однако, начиная с 2009 года, в Венесуэле стартовала реструктуризация делового присутствия российских нефтегазовых компаний. Как дали понять в окружении президента Уго Чавеса, сотрудничество с каждым из наших отраслевых игроков по отдельности подходило к концу. Оно представлялось для Боливарианской Республики не очень удобным и целесообразным. А о том, что друзья не во всем справились с выполнением своих обязательств по предыдущим соглашениям и контрактам между национальной корпорацией PDVSA и отдельно взятыми российскими инвесторами, не говорилось.
По всему было видно: венесуэльцы хотят укрупнить и сделать единым отраслевое представительство РФ во всех местных сырьевых проектах сразу. Главное — плотно привязать его к двустороннему альянсу в оборонной и военно-технологической сферах. О законах и подзаконно-директивных актах РФ по ликвидации госмонополии внешней торговли, как и деидеологизации нашей роли в мирохозяйственных процессах и о многовекторности подходов современной Москвы к «третьему миру» в Каракасе не хотели слышать.
Венесуэльцам, иными словами, хотелось трансформировать деловые и конкурентные мотивы каждого российского игрока в нечто большее. Им требовалось широкое, всеобъемлющее взаимодействие не по рыночным, а по геополитическим критериям и принципам. Друзьям был нужен не творчески-маневренный поиск наиболее выгодных бизнес-формул в интересах наших акционеров, а «железобетонный» союз, причем не ради прибыли. Союз с вытекающими из этого последствиями вплоть до финансовых потерь, если этого потребует совместная борьба за торжество революционных идеалов.
Собственно, в этих условиях и родился в 2009-м Национальный нефтяной консорциум (ННК). То был необычный альянс российских государственных и частных компаний. Они по-прежнему свободно соперничали друг с другом на остальных фронтах, прежде всего на домашнем, но только не в Каракасе, где всем пяти партнерам следовало быть заодно. ННК заработал, но туманность его успеха так и не выветрилась; она нарастала. Первым вышел из едва созданного консорциума «Сургутнефтегаз». Затем — ТНК-ВР. Еще позже, комментируя в ходе деловой поездки в Астрахань процесс необходимой оптимизации портфеля активов ЛУКОЙЛа, глава компании Вагит Алекперов тоже заявил о выходе из ННК. Этому предшествовали не очень-то вежливые высказывания венесуэльцев в наш адрес, попавшие, к сожалению, в прессу. В то время я уже не работал в Каракасе, но, конечно, переживал о случившемся. Друзья словно забыли о первенстве ЛУКОЙЛа во вхождении на южноамериканский апстрим-рынок, как и о наших социальных акциях, да и о бесплатном, причем успешном, участии в сертификационной программе на Ориноко — Magna Reserva.
Поскольку претендентом на отколотые от ННК доли российских игроков всегда становилась «Роснефть», — с ней и начались переговоры лукойловцев о стоимостной оценке нашего вклада в венесуэльский проект, ядром которого стал блок тяжелой нефти «Хунин-6». В итоге компания Игоря Сечина предложила за выкупаемую долю намного меньше, чем запрашивал ЛУКОЙЛ. Но сделка все равно состоялась, и ЛУКОЙЛ получил за свой каракасский пакет — апстрим-блоки в Приазовье.
Ну а к тому моменту в середине 2010-го, который затронут в этом очерке, в венесуэльском офисе «ЛУКОЙЛ Оверсиз» шла подготовка к закрытию и отъезду. Помещение и административно-технический персонал передавались под общее руководство ННК. С годами сотрудникам нашего представительства довелось оказаться разбросанными по широкому кругу адресов, где работали филиалы ЛУКОЙЛа. Среди этих точек были Москва, Хьюстон, Бухарест, Мехико… Что же касается автора этих записок, то мне было предложено отправиться в своей обычной должности PR-менеджера в Западную Африку.
***
На разведочные проекты в Гвинейском заливе делалась в ту пору крупная ставка на Сретенском бульваре. Надежд бытовало немало, но подкрепить их следовало непосредственным, системным и постоянным присутствием в регионе. С момента заключения первых договоренностей в 2006 году оно базировалось в двух соседствующих друг с другом государствах с выходом к Атлантике. Речь идет о Гане и о Кот д’Ивуаре. До начала 1960-х годов первая из них была известна как британская колония по имени Золотой Берег, а вторая — как французская колония по имени Берег Слоновой Кости.
Былая принадлежность прилегающих друг к другу территорий двум метрополиям и двум соперничавшим колониальным империям обусловила многое. Годами речь шла о двух мирах — о верноподданническом альянсе под девизом «Боже, храни королеву!» и о республиканском сообществе «Марсельезы». Правда, в русле региональной интеграции, и Гана, и Кот д’Ивуар относятся к одному Западноафриканскому союзу. Но все же и тут, и там устоялись глубокие этнокультурные, языковые и религиозные различия, которые, прямо скажу, не помогали слаженности нашей работы на двух параллельных курсах. Причем усугублялись различия еще и территориальными разногласиями несговорчивых соседей — спором из-за немалой части богатой сырьем трансграничной акватории Атлантики.
Между прочим, этот конфликт проецируется и на наши дни — осень 2017-го. Международный суд по морским спорам (The International Tribunal of the Law of the Sea — ITLOS) вынес вердикт в пользу Аккры по вопросу о правах на разведку и разработку блоков на офшорном месторождении Cape Three Points и рядом с ним. Борьба вокруг этой острой проблемы выдалась неимоверно трудной. В 2014-м, когда двусторонние переговоры провалились, Гана подала иск в ITLOS против притязаний Кот д’Ивуара. Но трибунал, так и не приняв поначалу никакого решения, постановил в 2015-м заморозить любые работы на половине из 24 геологических структур треугольника Twenaboa, Enyenra и Ntomme (TEN).
Все это не кстати относилось, хотя и косвенно, к интересам ЛУКОЙЛа. Ибо именно в этом приграничном сегменте акватории (хотя и не на самих спорных блоках, но близко к ним) компания вступила после разведочных и оценочных неудач 2011–2013 годов на другом конце Гвинейского залива в партнерство с американской корпорацией HESS. Той самой HESS, которая еще до прихода россиян осуществила там 7 успешных бурений. Так что сегодня, когда мудрые судьи ITLOS определили отсутствие сколь-либо уважительных аргументов на стороне Кот д’Ивуара, можно вздохнуть с облегчением: если ганское СП с HESS двинется вперед, то как минимум конфронтационных и тем более военных, препятствий на его пути не будет.
Интересно, однако, не только это. Наряду с Кот д’Ивуаром, есть у ганского углеводородного ТЭК еще один соперник. Это мощный производитель и член ОПЕК — Нигерия. Как и ивуарийцы, потерявшие в 2011 году три тысячи жизней своих соотечественников в разгар вооруженного конфликта из-за конституционной дуэли, Нигерия тоже не может похвалиться спокойствием и стабильностью. Досаждающие инвесторам в дельте Нигера диверсиями сепаратисты, а также оперирующие на севере террористы из «Боко Харам» (филиала запрещенной в РФ ИГИЛ) подрывают там закон и порядок. Отсюда — скрытая зависть к более законопослушной и, отчасти, даже полусонной Гане. Но, к счастью, счеты с нею сводятся в основном в цивилизованных сферах — жизненном уровне, образовании, науке, культуре и спорте.
Кстати, о спорте. Едва ли не вся африканская пресса прочно привязала нефтегазовую победу Ганы в ITLOS к ее же триумфу в историческом матче против сборной команды Нигерии в финале Кубка Западноафриканского футбольного союза. Произошло это не далее как 25 сентября. «Поражение нигерийцев с ужасающим счетом 4-1 подобно, в глазах ганцев, белоснежно-сахарной заливке верхней части праздничного торта, а самим тортом стал приговор, вынесенный по линии того же ITLOS в пользу той же Аккры на углеводородном фронте», — образный вывод из комментария многоопытной Салли Мэноуп тиражируется по континенту от Алжира до Кейптауна. К счастью, эти страсти не сравнимы с футбольными войнами в Центральной Америке, где ВВС Сальвадора бомбили однажды гондурасскую столицу Тегусигальпу после неудачной для сальвадорцев игры на футбольном поле.
Эмоциональную специфику работы в Западной Африке мы, разумеется, сознавали с самого начала. В этих условиях говорить ганцам, что продвижение нашего совместного с ними проекта координируется региональной дирекцией «ЛУКОЙЛ Оверсиз» из ивуарийской финансово-деловой столицы Абиджана, было по меньшей мере недипломатично. Но и, наоборот, говорить гордым франкоязычным ивуарийцам, что те или иные корпоративные ориентиры вот-вот поступят в Абиджан из нашего офиса в ганской столице Аккре, тоже было бы ударом ниже пояса. Вывод следовал неотвратимо: надо иметь офисы и тут, и там.
А чтобы не ударить по нашему африканскому бюджету полномасштабной арендой сразу двух помещений с самого начала, был найден альтернативный вариант. Иными словами, лукойловцы заняли часть кабинетов на той вилле, которую уже арендовал в Аккре наш партнер по морскому разведочному проекту Cape Three Points Deep Water (CTPDW) — американская компания Vanco (позднее PanAtlantic). То был типично-венчурный игрок на рынке все еще малоизученного апстрима Африки. Игрок с объемистым портфелем идей, замыслов и кажущихся находок, так и не ставших открытиями из-за нехватки денежных средств. Сколько таких небольших, но подчас весьма опытных компаний постоянно перемещается по берегам залива от Габона до Сенегала (или еще шире — от Анголы до Мавритании), — лишь Богу известно. Но это не означает, что с ними не следует уважительно взаимодействовать, тем более что их связи с местными властями – куда более давние, чем наши.
Такова часть «вводных», которые я получил в Москве в ходе сборов перед поездкой к месту нового назначения — в Гану.
Так или иначе, сборы вроде бы подходили к концу. Причем в этот момент в Москве прошло важное мероприятие, которому было суждено во многом предопределить содержание всей моей долгосрочной ганской командировки.
Продолжение следует
Павел Богомолов