Предвыборный комментарий Павла Богомолова
Странное дело: в одних странах, идущих к выборам, женский фактор позади любого кандидата, то есть публичный имидж его жены или дочери, мгновенно заполняет наши телеэкраны. А в предвыборных вестях из других, тоже очень крупных государств, такие же нюансы ускользают из внимания.
Кандидат Раиси и его супруга
Жена Дональда Трампа или Эммануэля Макрона? Ох как интересно! А вот перед нами — г-жа Джамиле Аламолхода. Кто она такая? Делающая успешную научную карьеру спутница клерикального кандидата в президенты нефтегазоносного Ирана, народ которого проголосует 19 мая. Но Джамиле, увы, нас не волнует. И напрасно!
Она ведь может стать в Тегеране первой леди. А пока Джамиле активно поддерживает курс мужа на перевоспитание «углеводородного сознания» нации. Речь идет о ненавязчивом внушении соотечественникам актуальной для развивающейся страны истины. Ее суть проста: в условиях отсталости, да еще после жесткого международного бойкота Ирана, надо экономить нефтепродукты, а не играть за рулем лимузина лошадиными силами:
«Когда гости оставляют у наших ворот свои мощные джипы, — призналась хозяйка дома корреспонденту агентства Tasnim News, — мой супруг просит их перепарковать машины как можно дальше. Главное, чтобы, не дай-то Бог, соседи не подумали, что эти роскошные внедорожники принадлежат кандидату в президенты. Поймите же: наш образ жизни скромен и прост».
Не потому ли зажиточные иранцы не хотят экономить на бензине, что ресурсная база страны считается самой дешевой в мире? Месторождения «настолько хороши, что никакие экстраординарные технологии добычи там вообще не нужны, — поясняет Владислав Зацепин, завкафедрой в Казанском федеральном университете. — Знаете ли Вы, какова текущая себестоимость добычи нефти в Иране? Меньше 5 долл за баррель». По словам Зацепина, сейчас этот усредненный показатель в России — «выше 14 долл за баррель».
Зная об отраслевых плюсах Ирана, уже раздает населению щедрые предвыборные авансы муж Джамиле Аламолходы. Это — 56-летний Эбрахим Раиси — протеже высшего духовного лидера Исламской Республики — аятоллы Али Хаменеи. Раиси обещает прибавку к коммунальному бюджету каждой семьи. Опираясь на выросшие доходы Тегерана от нефтегазоэкспорта после снятия антииранских санкций ООН в 2015 году, кандидат усилил нефтегазовую риторику. Он утроит 14-долларовую (в месяц) субсидию на оплату топлива и электроэнергии в среднестатистическом иранском доме. И вновь неутомимая Джамиле солидарна с супругом. И он платит ей доверием, поддерживая профессорскую работу жены в университете Shahid Bekeshti:
«Если я вернулся домой, а ее там нет, я не возражаю, — спокойно реагирует г-н Раиси. — Или, если не готов ужин, я тоже не виню ее. Убежден в том, что труд моей Джамиле нужен ей самой, да и стране в целом, и что ее профессиональное влияние на ход наших дел и впрямь велико».
Завтрашний день Среднего Востока определится 19 мая
Зачем, спросите вы, консервативному церковнику с политическими амбициями нужно отступать от мусульманских традиций домашнего предназначения женщины? В ветхозаветные устои по-прежнему верят лишь полуграмотные бедняки, запирающие свои семьи за глинобитными стенами. А их голосов на выборах может оказаться недостаточно.
Надо, следовательно, заручиться еще и поддержкой хотя бы части более образованных — европейски ориентированных средних слоев. Но вот беда для Раиси: на этом продвинутом поле умело, причем уже давно, оперирует его соперник. Это нынешний глава государства — центрист Хассан Роухани. Умный человек и видный государственный деятель, импонирующий своим сторонникам и раздражающий врагов по обе стороны Атлантики одним и тем же. Это — военно-политический альянс с Кремлем, тесные и доверительные связи с Владимиром Путиным, готовность совместно с россиянами патрулировать сирийские зоны деэскалации. Конечно, у Роухани — свой взгляд еще и на ТЭК, как и на всю экономическую тематику Ирана. Чем же, интересно, отличается этот взгляд от закостенелой платформы Раиси?
По мнению Financial Times, позиция прямолинейно-догматичного Раиси напоминает безуспешный популистский курс экс-президента Махмуда Ахмадинеджада, которому, кстати, запрещено участвовать в выборах. Это —радикально-исламская ортодоксальность и непримиримость, прежде всего, к Израилю. Неприязнь к Земле Обетованной. По правде сказать, она давно завидовала сырьевым сокровищам наследников Персидского царства. А ныне вдруг сама нашла на шельфе крупные запасы углеводородов. Действительно, шельфовая кладовая Левиафан — не только потенциальный источник энергообеспечения самого же Израиля, но и весьма вероятный плацдарм для экспорта в Турцию и — далее — в Европу. Казалось бы, налицо неплохой шанс уравняться — успокоить страсти на нефтегазовой авансцене региона и в итоге сбалансировать межконтинентальные потоки, не правда ли?
Но для Раиси энергоносители — по-прежнему оружие, причем чуть ли не летальное. И разве можно, сердятся такие же, как он, оппоненты тегеранской администрации, даже частично передавать его в руки чужих инвесторов? Между тем министерство нефти уже разработало реалистичную концепцию нового типа апстрим-сделок, известную как Iranian Petroleum Contract (IPC). Но его запуск неоднократно откладывался из-за возражений оппозиции. Отдавать доли иностранным компаниям исламские фанатики не хотят.
По-иному настроен умеренный прагматик Роухани, для которого нефть как раз и является эффективным инструментом дипломатии. Как — добавим — еще и запасным ресурсом на случай нежелательного возврата отношений с Америкой к прямой конфронтации. Чтобы этого не случилось, Роухани вот уже три года удивляет мир своим миролюбием. Удивляет взвешенным и дистанцированным от террора подходом к палестинской автономии в секторе Газа. Как отозвалась New York Times, Тегеран почти не сделал там «ничего, что мог бы сделать при иных обстоятельствах». Это в равной мере бесит как иранских радикалов, так и некоторых израильских «ястребов». Да и то сказать: они не знают толком: к чему — в шагах Роухани — можно придраться?
В этой дилемме между шансом на региональную разрядку (с ориентацией на трезвомыслящего Роухани) и ничем не подкрепленной претензией на гальванизацию застарелой вражды как раз и состоит вопрос вопросов на иранских выборах. Выборах, призванных ответить на фундаментальные вызовы, адресованные не только Ирану, но и всему Среднему Востоку.
По примеру Чавеса
Ахмадинеджад наносил в свое время визиты в далекий Каракас по приглашению венесуэльского президента-популиста Уго Чавеса. Да и гостеприимно принимал именитого латиноамериканца в Тегеране.
В свою очередь, покойный команданте не только приветствовал участие иранской нефтяной госмонополии Petropars в тендерах на Ориноко. Он еще и укрепил в сознании своего единомышленника убежденность в правоте опекунской, наставнической и подчеркнуто-патерналистской модели революционного государства, будь то светского или религиозного.
На какие цели, спрашивается, лучше всего потратить немалую долю прибылей от нефтеэкспорта? Может быть, бесплатно завезти в хижину какого-нибудь маргинала в бедном пригороде стиральную машину или телевизор накануне выборов? Это можно. А что, если попытаться дать этому же люмпену постоянную и не подверженную финансово-хозяйственным зигзагам работу? Это уже, видите ли, необязательно. Особенно — если речь идет о работе в местном филиале идеологически неблагонадежной транснациональной компании, будь то нефтегазовой или сервисной.
С другой стороны, Раиси хотя и разделяет часть чавистских постулатов, но — в духе модернизации — вынужден подкорректировать некоторые из них. «Сколько еще времени понадобится нашим семьям наблюдать коррупцию, когда приходится иметь дело с безработицей среди молодежи и прочими проблемами?», — гневно вопрошает Раиси в ходе избирательной кампании. Однако в самом главном он остается приверженцем социальной архаики.
Результаты атомной сделки 2015 года с Западом, высвободившей — к чести Роухани — иранский энергоэкспорт из-под санкций взамен на отказ страны от создания ядерного оружия, клерикальный кандидат Раиси хочет реализовать в духе благотворительности. Да и к чему, мол, проявлять бережливость, если недовольства у населения накопилось немало, а перспективы валютных инъекций в местный углеводородный ТЭК кажутся оптимистам такими безоблачными(!). Тегеран объявил о намерении привлечь в нефтяную индустрию страны вплоть до 85 млрд долл зарубежных инвестиций.
Похоже, клерикального претендента не впечатляет стратегия Роухани по доведению параметров роста ВВП, главным образом за счет углеводородного ТЭК, до 6,6%. Главное для популиста Раиси — направить госбюджетный доход не столько на рыночно-технологическое обновление страны, сколько на увеличение и массовую раздачу пособий, пенсий, субсидий, дотаций и т.п.
Подробнее — о платформе Роухани
Другое дело — предвыборные обязательства действующего президента. Для него уроком современных подходов к энергетике стал февраль этого года. В ту пору нехватка питьевой воды, ураганные ветры и перебои с подачей электроэнергии в провинции Хузестан требовали — для перелома ситуации — огромных дополнительных ресурсов от государства.
Да-да, парадокс иранского ТЭК как раз и заключается в том, что растущие прибыли от нефтеэкспорта съедаются слаборазвитостью национальной инфраструктуры. Об этом мог бы поведать вам накануне выборов простой иранский фермер по имени Мехди. От рассвета до заката он гнет спину на свекольном поле на берегу одного из крупнейших в мире континентальных соленых водоемов — озера Урмия, что на северо-западе республики.
Четыре года назад, рассказывает крестьянин журналистам, я сознательно проголосовал за Роухани и его экологическую программу спасения озера от высыхания. Что же касается Ахмадинеджада и других сторонников жесткой линии, то им судьба Урмии, ужавшейся всего до 700 кв. км акватории, была безразлична. А вот Роухани, памятуя о том, что высохшие озера и болота вздымают в небо тучи песка и пыли, пообещал поставить заслон. И сдержал слово: водная поверхность уже увеличилась до 2100 кв. км. До 2023 года на возрождение второго Мертвого моря выделено 7 млрд долл!
Вокруг легендарного озера правительство Роухани жестко ограничило расширение пахотных земель, и на их орошение идет меньше влаги. Площади под культурами, требующими чрезмерной ирригации, — под контролем и более не увеличиваются. Как следствие, больше воды снова течет в Урмию по рекам и ручьям, являющимся притоками озера. Углублять же частные пруды и наращивать на них дамбы в крестьянских хозяйствах запрещено. Ударило ли это по аппетитам не в меру жадных фермеров? Да. Но теперь даже неимоверно палящая засуха не способна закрыть темно-охристой мглой небо над регионом. А главное, как отмечает вице-губернатор Хузестана Таги Кахурьян, «народные требования спасти Урмию более не рассматриваются как угроза для внутренней безопасности Ирана».
«Кое-кто обвиняет нас в инвестировании столь крупных средств в озеро», — отбивается, надеясь на победу у избирательных урн, Хассан Роухани. Но ведь, продолжает он, если бы эта голубая жемчужина исчезла совсем, мы бы столкнулись уже не просто с песчаными, а со зловещими солеными бурями, которые накрыли бы горькой белой коркой землю в 14 провинциях! «И какие только бедствия, — гадает Роухани, — могли бы в таком случае обрушиться на страдающее от стихии население?». В этом тревожном взгляде на проблемы, встающие перед завтрашним тегеранским кабинетом, — весь Роухани.
Остается лишь спроецировать его прагматизм и, вместе с тем, как ни странно, гражданский пафос на геополитику, да и нефтегазовую дипломатию ХХ1 века в самом широком смысле. Ибо, кто бы ни выиграл 19 мая, от него потребуется единственно верная реакция на тот все более симптоматичный процесс, который уже замечен на Западе. И назван «истернизацией» планеты — ощутимым сдвигом смыслового эпицентра и вектора ее развития на восток.
И кнут, и пряник
18 апреля Дональд Трамп принял (возможно, по просьбе Израиля) решение проверить: соблюдает ли Иран условия примирительной по своей нацеленности ядерной сделки 2015 года? Без этого строгого мониторинга, как отмечено на Потомаке, невозможно будет полностью реализовать договоренности и целиком снять санкции с Тегерана.
Поначалу обозревателям казалось, что это обычный, самый рядовой подкоп под репутацию ушедшего Обамы. А ведь она и без того подмочена с помощью хитросплетенных израильских обвинений в коллаборационизме с опасными ближневосточными режимами. Теперь же, однако, в Вашингтоне взвинтили ставки, причем не только в том смысле, что проверка, призванная убрать «проиранские завалы» Обамы, займет 90 дней. Гораздо важнее нечто иное. Речь уже не просто идет о том, дисциплинированно ли выполняет те или иные пункты соглашений наказанная прежними рестрикциями страна. Оказывается, Белому дому надо установить кое-что более существенное: будет ли снятие санкций вообще отвечать национальным интересам США? Согласитесь, американцам раньше надо было думать. Нынешняя же формула вопроса означает прямое нарушение сделки как таковой — ее слом. Так не угрожает ли обеим сторонам скатывание к фактическому состоянию войны?!
Вы только не иронизируйте, уважаемый читатель, над несопоставимостью двух державных величин. Не будем забывать, что некое подобие военных действий между Ираном и США, хотя и не фронтально-регулярного типа, уже наблюдалось в 80-е годы ХХ века. Вооруженные стычки разбуженного исламского гиганта и мирового гегемона вспыхивали не только вокруг судеб американских заложников и нелегальной отправки самолетов Пентагона в Иран для их вызволения. Экстремистская группировка «Хезболла» в Ливане, ориентировавшаяся на инструкции из Тегерана, взорвала в Бейруте казарму с более чем 240 морскими пехотинцами США. Волна взрывов, перестрелок и убийств докатилась до Западного Берлина, где группе военнослужащих из-за океана сильно не повезло в одной из дискотек. Словом, противостояние между Ираном и Соединенными Штатами, причем с сотнями жертв, — не выдумка, а самая настоящая реальность вчерашнего дня. А ведь в ту пору Исламская Республика еще не располагала атомными реакторами…
Чтобы затормозить маховик конфронтации с Ираном, вашингтонская администрация временно смягчила, судя по ряду СМИ, свой тон. И взялась, казалось бы, за самый надежный рычаг мирной, не связанной с военными аспектами разрядки. Этот рычаг — закулисный пакет с деловой офертой по иранскому газу. Из Белого дома благосклонно намекнули на то, что там не помешают подключению Тегерана к наполнению азербайджано-балканского «Южного коридора». Ведь иначе он рискует так и остаться полупустым, если будет наполняться одними только поставками с каспийского месторождения «Шах-Дениз». Между тем обойти границы России и даже контуры ареала ее влияния в Закавказье с помощью мощного энергопотока на Европу было бы для американцев столь заманчиво…
Пахнет не только нефтегазовой блокадой
Однако в дипломатических кругах недвусмысленно подсказывают, что Тегеран, дорожащий дружбой с Москвой, не клюнул на эту инициативу.
Возможно, хотя и дистанцируясь от «Южного коридора», там и впрямь не копируют прямолинейного опыта Башара Асада. Ведь это он публично заявил о неприемлемости для Дамаска трубопроводных планов, которые не отвечали бы интересам РФ. Повторяю: столь откровенных слов сирийской окраски из уст осторожного Роухани мы не слышали. Но в целом реакция Ирана на «Южный коридор» как была, так и остается вялой, явно лишенной стремления заработать на трансконтинентальном газоэкспорте любой ценой.
Гневный бумеранг из Соединенных Штатов не замедлил себя ждать. Часть углеводородной мести упрямым персам реализована через друзей США в Тбилиси. Пообещав отказаться к концу 2017-го от импортных поставок по каналам «Газпрома», там косвенно ударили и по Ирану. До сих пор Грузия получала газ из РФ в удвоенных объемах, договорившись с Ереваном о том, что Армения, вместо прокачки с севера предназначенного ей российского газа по территории Грузии, будет взамен иметь столько же из Ирана; и каждый партнер по столь самобытному энергетическому хабу останется доволен. Теперь, однако, такой свопинг утрачен. Но это еще не все.
Под большим влиянием внешних факторов оказался и другой сосед Ирана — нейтральный Туркменистан, впервые делегирующий своих эмиссаров в Вену — на встречу, призванную продлить 25 мая ограничения нефтедобычи на полгода или на более долгий срок. Но дело не только в возросшей рыночно-конъюнктурной покладистости Ашхабада. Да и нефти у него, в отличие от газа, немного. Важнее то, что США побуждают самую южную республику бывшего СССР еще и создать, по совету ЕС, газопровод на Апшерон через Каспий, а также проложить трубу на Индию через Афганистан, расколотый войной. Это — магистраль ТАПИ, охранять которую от террористов обещает Пентагон. Итак, все делается для того, чтобы обойти топливными артериями завтрашнего дня не только Исламскую Республику, но и Россию. А также, естественно, обойти и Китай, все больше играющий — к раздражению США — своими мускулами, причем не только экономическими, на Тихом океане.
Если реалист Роухани проиграет выборы, и у руля окажется сторонник «закручивания гаек», то тучи над регионом сгустятся. И атомная сделка, и надежды хотя бы на шаткое примирение по нефти и газу, да и на инвестиции в иранский ТЭК, рухнут. На этом фоне ракетно-ядерный кризис у берегов КНДР показался бы лишь малой моделью подлинного — безвыходного тупика в сердце Евразии. Ударной силой в конфронтации может стать Саудовская Аравия. Исправляя минусы недавнего похолодания с королевством пустынь, вызванного резким сближением Трампа с Израилем и выходом напугавшей арабов (полуизоляционистской по своей сути) «Энергетической стратегии» Белого дома, его хозяин отправляется в Эр-Рияд с пальмовой ветвью.
Судя по наметкам на этот визит, республиканская администрация не в меру горячо солидарна со стремлением крупнейшей ближневосточной монархии: сдержать извечного регионального соперника, причем не только в области нефти и газа. Вашингтонская партия в дуэли с Тегераном — усиление американских ВМС в переполненном танкерами Ормузском проливе. А для саудитов авансцена уже разгоревшегося вооруженного противоборства с Ираном — несчастный Йемен, бомбардировки которого королевской авиацией встречены в США… аплодисментами. Как далеко все это от былых секретно-примирительных переговоров между эмиссарами Обамы и Роухани в Омане, нацеленных на дипломатическое разблокирование подобных гамбитов!..
Благодарный Вашингтону за поддержку антииранских интриг Эр-Рияд готов купить 4 военных корабля с заокеанских стапелей на сумму 11,5 млрд долл, иное оружие, боеприпасы и программное обеспечение боевых действий на 300 млрд долл! Объявлено и об «инъецировании» саудитами еще 40 млрд долл в инфраструктуру США — весомая помощь Трампу в амбициозной программе внутреннего ускорения. Цель — привлечь за ближайшие 10 лет 1 трлн долл внутренних и внешних капиталовложений в углеводородный ТЭК Америки, а также в промышленное производство и разработку технологий.
Непокорный и потому оттесняемый Западом на обочину Иран, судя по всему, не увидит этой бонанзы. Ему придется искать и находить с помощью немногих верных партнеров и союзников иные пути роста, энергетический локомотив которого хорошо известен. Но препятствий на этой извилистой колее ожидается, увы, предостаточно. В общем, хотя войны, как таковой, скорее всего не будет (на что мы искренне надеемся); но будет, следуя известному анекдоту, такая борьба за мир, что камня на камне не останется.
Репутация приглашающей стороны, увы, небезупречна
Помочь очеловечить и, так сказать, цивилизовать стиль, формы и методы этой борьбы за всемерное оздоровление международной атмосферы вокруг Ирана может только Россия и — отчасти — Китай. Действительно, он тоже конструктивно вовлек Исламскую Республику в орбиту своей инвестиционной экспансии по «Новому шелковому пути».
Особую роль призвано сыграть вхождение нефтегазовых гигантов РФ на апстрим-рынок региональной державы Среднего Востока. Незаменимым подспорьем в системном понимании как возможностей, так и проблем на этом пути стал проведенный силами ТАСС опрос нескольких отраслевых аналитиков. Сошлюсь на некоторые аспекты этого ценного материала.
Прежде всего, получить доступ к иранской нефти российские игроки пытаются более 15 лет. Пионером стал ЛУКОЙЛ, создавший в 2003 году консорциум с норвежской Statoil по разведке блока Анаран. Двумя годами позже это СП отчиталось об открытии крупного месторождения Азар с запасами более 2 млрд баррелей. Но в 2007-м проект был заморожен из-за антииранских санкций США, ограничивавших любые инвестиции 20-миллионным потолком — наказание за активность страны в ядерной сфере. В 2009 году ЛУКОЙЛ вышел из консорциума. Заменить его пыталась «Газпром нефть», но в 2010-м Иран рвет договор со ссылкой на затягивание проекта; и в итоге он был передан местному консорциуму. Попытки вхождения в Иран предпринимала на старте ХХ1 столетия и «Татнефть». По соглашению 2002 года с профильным тегеранским НИИ она нацелилась на повышение отдачи пласта на месторождении Купал. В 2005-м было создано СП «ПарсТат» с фондом Mostazafan с целью участия в местных тендерах, но дальнейших сообщений о получении «Татнефтью» какого-либо контракта не поступило.
В 2016-м году, то есть уже после снятия антииранских санкций, начался новый этап взаимоотношений между Тегераном и зарубежными инвесторами. Total, Eni, OMV и ЛУКОЙЛ заявили, что вернутся в страну только после усовершенствования условий типового сервисного контракта buy-back. Вместе с тем в Иране появилась еще и новая концепция так называемого IPC, о которой уже сообщалось в нашем комментарии.
Хотя обе модели являются сервисными, но, по мнению экспертов, IPC все же выгоднее для инвестора. Как и в рамках buy-back, транснационал вносит капитал и становится оператором, а взамен получает вложенные инвестиции плюс вознаграждение. Но все же эти условия, по словам старшего аналитика в британской консалтинговой фирме Wood Mackenzie Хамайюна Фалакшахи, гибче, а сроки длиннее — до четверти века вместо прежних 5-10 лет. Если в русле старой модели разрешалось участвовать только в освоении, то теперь иностранцев могут допустить и к добыче, и даже — при необходимости — к вторичной разработке пласта с повышением его нефтеотдачи.
Реформы смягчила бы российская инвестиционная подушка
Итак, вскоре можно будет «создавать СП с иранскими компаниями. Вознаграждение инвесторов увеличено, в новой схеме оно стало наконец зависеть от цены», — не отрицает некоторого позитива в IPC глава энергоцентра «Сколково» Татьяна Митрова.
«Однако IPC не устраняет главных недостатков.., он не предусматривает возможностей для зарубежных компаний ставить себе на баланс запасы.., —продолжает Митрова. — Более того, они не могут владеть и распоряжаться добытой нефтью», что резко снижает привлекательность этой схемы. Такова, между прочим, одна из причин, по которым российские претенденты — до объявления окончательных условий контрактов на законодательном уровне — воздерживаются, по оценке ТАСС, от значимых комментариев. Интересуют ли блоки Шангул и Чешмех-Хош нашу «Газпром нефть», а Аль-Мансури и Аб-Теймур — лукойловцев? Скорее всего, да, но официально высказываться пока еще рановато. Примерно такая же ситуация «подвисла» применительно ко всем 11-ти месторождениям, на которые, по словам министра энергетики РФ Александра Новака, претендуют 6 российских соискателей, то есть не только вышеназванные компании, но и «Газпром», «Роснефть» и «Зарубежнефть».
Если кусок пирога для россиян — 11 адресов, то в целом кабинет Роухани анонсировал в начале года тендеры на 52(!) блока для иностранцев. Но торги, намеченные на середину февраля, а затем до конца марта, не состоялись. Похоже, слабую партнерскую надежность Ирана видит не только Москва. «Все попытки… кончались каким-то разочарованиями, в реальные проекты они не вылились, — сетует Митрова. На ее взгляд, «несоблюдение своих обещаний по контрактам — давняя традиция для Ирана». Правила игры там «меняют тогда, когда считают необходимым», — вторит Зацепин, добавляя к списку проблем еще и географию. Это — удаленность новых месторождений от уже разрабатываемых, отсутствие коммуникаций из-за промежуточных горных хребтов. «Все сливки, — говорит он, — иранцы оставили себе. — Нам оставлено лишь то, что требует крупных вложений». Но и при этом, да еще и при хороших законах, для обустройства потребуется как минимум два года.
С учетом сказанного митингово-латиноамериканский путь ресурсного национализма, причем при нарастании опасных для Тегерана тенденций в регионе и за его пределами, видится не просто ошибочным. Он стал бы пагубным. Кто бы ни победил на выборах 19-го мая, остается лишь надеяться на то, что все это будет критично осознано. И фактор широкого выхода России и других дружественных государств, не говоря уж об отдельных компаниях Запада (тоже авторитетных и готовых к партнерству) обгонит шаги недругов Исламской Республики. Опередит, словом, наступление того момента, когда сгущение угроз и нагромождение трудностей для Ирана станет необратимым.
Павел Богомолов