В гостях у «Энергосреды» Владимир Сидорович, директор информационно-аналитического центра «Новая энергетика». Ведет передачу Мария Кутузова

Мария Кутузова: Добрый день! С вами «Энергосреда» на канале «Нефтянка» и я – Мария Кутузова. Сегодня у нас в гостях Владимир Сидорович, директор информационно-аналитического центра «Новая энергетика» и создатель сайта Renen.ru. 

Владимир, какие основные технологические ограничения стоят на пути развития возобновляемых источников энергии? МЭА в одном из последних докладов настойчиво продвигает атомную энергетику, а добывающие ископаемое топливо компании настаивают на необходимости увеличения инвестиций в газовые проекты как необходимые дополнительные к ВИЭ источники энергии. 

Владимир Сидорович: Здравствуйте, Маша. Рад быть на вашем канале, и я уже не первый раз здесь. Пару лет назад я как-то давал такое интервью. 

К Вашему вопросу о технологических ограничениях. Никаких технологических ограничений для возобновляемых источников энергии я не вижу. Существует достаточно много ограничений экономического и политического плана. Экономические ограничения обусловлены, скажем, какими-то природными условиями. Ну, например, если в какой-то стране мало солнца, то там, естественно, существуют экономические ограничения по строительству солнечной генерации, поскольку она просто будет дорогой, а что касается  именно каких-то серьезных технологических препятствий непреодолимых, то их, в общем-то, нет. 

Перед отраслью, безусловно, стоят серьезные технологические вызовы. Это, скажем, такие интересные технологические задачи, которые в принципе все страны, которые развивают возобновляемую энергетику, с разной степенью успешности решают. Вопросы, связанные с прерывистостью выработки солнечных и ветровых электростанций, – это все очень интересные темы и очень интересные задачи, но это не какое-то непреодолимое технологическое препятствие, потому что сейчас системные операторы научились прекрасно справляться с выработкой солнечной и ветровой электростанции в плане управления ими. Они уже фактически мало отличаются от традиционной генерации, то есть их выработка регулируется, они могут оказывать соответствующие системные услуги, те, которые традиционно оказывала тепловая генерация на основе, скажем, газа, или угля, или гидроэлектростанции. Например, услуги по регулированию частоты замечательно оказывают и солнечные, и ветровые электростанции, и с лучшим качеством, чем традиционная генерация по той причине, что это электроника, это инверторы, которые в принципе регулируются и которые, в общем-то, мгновенно могут реагировать на команды. Это все замечательно работает.

Прогнозирование опять же, прогнозирование выработки. Вот мы говорим, что выработка переменчивая и непредсказуемая, потому что погода меняется. Но если посмотреть на современные системы прогнозирования с использованием искусственного интеллекта, анализа больших данных, то это такие уже совершенные устройства, что на горизонте одного часа, если посмотреть в Дании, то один час по меркам системного оператора, по меркам управления это достаточно большой срок. На горизонте одного часа практически нулевая ошибка выработки, она бывает 1-2%. Потому что люди уже научились с этим работать. Потому что развитие отрасли происходит постепенно, и люди постепенно учатся. 

Поэтому никаких технологических препятствий я не вижу. Потом, опять же, развиваются системы накопления энергии, они постепенно дешевеют, постепенно внедряются. Это тоже большое подспорье для интеграции возобновляемых источников энергии. И еще раз повторю, нет, никаких технологических ограничений нет.

Что касается доклада Международного энергетического агентства по атомной энергетике, эта позиция не является новой. МЭА уже достаточно давно говорит о том, что без атомной энергетики будет затруднено решение климатических задач. Понятно почему. Атомная энергетика занимает очень большую долю выработки мировой электроэнергии, это примерно 10%, может быть, чуть больше. Это стабильный, надежный, постоянный источник. Мы это запустили, и оно примерно на одном и том же уровне энергию выдает. В мире будет расти потребление электроэнергии, поэтому Международное энергетическое агентство рассматривает атомную энергетику как важный инструмент для решения климатических задач. 

Мария Кутузова: Они опубликовали таблицу, в которой представлен возраст вот этих реакторов, и в подавляющем большинстве стран, где это получило серьезное развитие, он, как правило, 30-40 лет.

Владимир Сидорович: Да, ситуация следующая. В США очень старые реакторы, во Франции.

Мария Кутузова: У нас… 

Владимир Сидорович: Да, в России. В подавляющем большинстве стран средний срок атомных реакторов большой. МЭА говорит, давайте продлевать этот срок для того, чтобы доля атомной энергетики сильно не сократилась. Ну, смотрите, расцвет атомной энергетики пришелся на 1996 г. Почему? Потому что в этом году атомная энергетика достигла самой высокой доли за всю историю выработки электроэнергии, порядка 17%. Но так произошло, что ее доля в мировой генерации постоянно снижалась, и сейчас составляет 10%. Как с этим бороться? Международное энергетическое агентство говорит, давайте поддерживать атомную энергетику нерыночными средствами, а вводя какие-то специальные режимы для поддержки.

Мария Кутузова: Это, как правило, миллиардные и не выгодные проекты, насколько я понимаю.

Владимир Сидорович: По экономике у нас существуют заблуждения по этому поводу. Я часто читаю, что атомная энергетика в Украине вырабатывает очень дешевую электроэнергию. Но нужно учитывать, что речь идет об амортизированных объектах, то есть, атомная электростанция была амортизирована еще при Брежневе, допустим. Понятно, что сейчас она в принципе работает, но только при реализации энергии она должна покрывать текущие операционные затраты, поскольку амортизационных отчислений нет, инвестиции уже возвращены. Потом очень много скользких вопросов, связанных с опять же рыночной оценкой захоронения отходов. Стоимость захоронения отходов включается в цену электроэнергии или нет?

Мария Кутузова: А утилизация вот этих АЭС?

Владимир Сидорович: А про саму утилизацию швейцарцы подсчитали, причем они ссылаются, в общем-то, на мировой опыт, говоря, что у нас дорого не потому, что Швейцария сама по себе дорогая страна, мы в принципе ориентировались на какие-то мировые индикаторы, у них получилась совершенно жуткая цифра. Выяснилось, что закрытие атомных электростанций стоит 7 млрд долларов за 1 ГВт установленной мощности. Это больше, чем капитальные затраты на строительство. То есть, если все это сложить и подсчитать по-честному, то там действительно очень большие цифры получаются в расчете на 1 кВт⋅ч вырабатываемой электроэнергии. 

Конечно, сегодня не все решаются строить новые атомные электростанции. То есть, мы видим сейчас в США ряд проектов, которые ни шатко, ни валко пытаются энергетики продвинуть. Те действующие объекты старой энергетики, которые существуют, уже амортизированные, их быстрее пытаются спихнуть с балансов, закрыть, потому что их поддержка на плаву, в рабочем состоянии получается достаточно дорогой. Опять же риски достаточно большие, ведь чем старее такой объект, тем больше рисков, тем больше его обслуживают, потому что бетон стареет, металл стареет. Во Франции то же…

Мария Кутузова: Во Франции удивительная вещь – Макрон выступал, лоббируя французскую атомную отрасль…

Владимир Сидорович: Во Франции порядка 60 реакторов и 10-15% у них уже остановлены, на обслуживании находятся, потому что они старые. Здесь большие вопросы о дальнейшем развитии. Отрасль в целом глобально надеется на Китай, потому что в КНР достаточно большая программа развития атомной энергетики.

Мария Кутузова: Но у них в основном новые АЭС, более качественные.

Владимир Сидорович: Да, по своим технологиям новые. В какой-то степени Россия тоже пытается строить новые объекты в разных странах. И, конечно, новые объекты будут появляться. Вопрос в том, что, скорее всего, это новое строительство не приведет к увеличению доли атомной энергетики в выработке мировой электроэнергии просто по той причине, что, в общем-то, много атомных электростанций будет выходить из эксплуатации. 

Южную Корею можно взять. Вот сейчас они приняли новый энергетический план, и не планируют продлевать срок службы атомных электростанций. Они их не будут закрывать принудительно, но они постепенно будут выводить их из эксплуатации по мере окончания срока службы. То же самое в Швейцарии, где прошел референдум, они отказались от атомной энергетики, но они не так, как немцы, которые принудительно закрывают к 2022 г., а постепенно по мере окончания установленного срока эксплуатации эти объекты будут закрывать.

Мария Кутузова: Владимир, а что там в Бельгии? Почему даже на фоне выявления конструкторских просчетов на двух старых АЭС, которые должны были быть выведены еще в 2005 г., опять их запускают?

Владимир Сидорович: Потому что им, значит, нужно электричество, и они другим способом не могут его получить на сегодняшний день. Они, видимо, вынуждены это делать. Я могу только предположить, точно не знаю. Это достаточно скользкие вопросы. Плюс местные группы интересов, которые тоже, видимо, лоббируют и пытаются это дело продвигать. Поскольку Бельгия, в принципе, это небольшая страна, то единичные объекты атомной генерации дают достаточно существенный процент электроэнергии. Возможно, просто их закрыть для них проблематично. Возможно, есть какие-то внутри европейские перетоки в сторону Бельгии, которые ограничены и вряд ли смогут возместить потерю электроэнергии в других странах. 

Мария Кутузова: Мы видим масштабный, громадный рост ВИЭ по всему миру. Но МЭА и компании продолжают утверждать, что нужны какие-то дополнительные источники в виде атомной энергетики или газа. Насколько это действительно необходимо?

Владимир Сидорович: Вопрос, знаете, такой, что нужно смотреть в динамике. Конечно, что-то необходимо для балансирования. Сегодня все необходимо, потому что, еще раз повторюсь, возобновляемая энергетика сегодня производит очень небольшой процент мировой электроэнергии. По итогам 2017 г. это будет 8%, если брать солнечную и ветровую энергетику. Процент растет, но он пока небольшой. Поэтому понятно, что пока мир основывается на других источниках энергии. Но постепенно с ростом возобновляемой энергетики потребность в других типах генерации постепенно будет снижаться. И мы видим текущие примеры, которые происходят на наших глазах, что происходит в Германии, например. Если посмотреть майские показатели, то более 35% выработали солнечные и ветровые электростанции, возобновляемая энергетика выработала в целом более 50%. Соответственно, видно, что сокращается выработка электроэнергии угольными электростанциями, и газ где-то на стабильном уровне. А что касается атомной энергетики, то они, как мы говорили, поставили цели, зафиксировали их в законе, в какой-то законодательной концепции. Теперь это – законодательная норма и к концу 2022 г. они должны закрыть последний атомный реактор.

Каждая энергосистема имеет свою специфику. Безусловно, природный газ считается переходным топливом для энергетической трансформации и важным источником для интеграции возобновляемой энергетики, потому что газовые электростанции самые маневренные, то есть, идеально сочетаются с переменчивой генерацией на основе солнца и ветра. Но здесь проблема для газовой генерации приходит с другой стороны. Потому что на американском рынке в ряде штатов мы видим, что сейчас в принципе есть планы развития энергетики, местных энергосистем, хотя эти планы сейчас и пересматриваются, идет отказ просто от газовой генерации в пользу комбинированных объектов, например, накопителей солнечной энергии. Поэтому здесь структуру сложно прогнозировать. Постепенно идет увеличение доли возобновляемой энергетики в выработке электроэнергии, и постепенно доля остальных источников будет снижаться. Магистральный путь развития понятен, но, безусловно, большая неопределенность остается относительно сроков изменений.

Мария Кутузова: Кто должен повлиять, кто может повлиять на эту ситуацию? Общество? Государство? Компании? Рынок?

Владимир Сидорович: Знаете, это такой комплексный, сложный процесс. Там и политика, там, если хотите, и идеология, и инициативы бизнеса и т. д. Это такой котел, по результатам процессов, проходящих в этом котле, что-то получается. Безусловно, экономика играет важную роль. Если технологии солнечной и ветровой генерации постоянно дешевеют, соответственно, возникает для участников рынка, для энергетиков мотивация для того, чтобы в большей степени строить такие объекты. 

Важным фактором является то, что электроэнергия не является дефицитным товаром. То есть, она является дефицитом в Африке, немножко в Индии, Индия еще не вся электрифицирована, но в промышленно развитых странах, в том числе в России, нет проблем, скорее наоборот – существует избыток генерирующих мощностей, и существует большая конкуренция технологий. Потому что сегодня в мире есть чрезвычайно много альтернатив, с помощью которых вы можете производить электроэнергию. Соответственно, такие сложные процессы приводят к изменениям в ту или иную сторону. 

Мария Кутузова: А какой сценарий для ВИЭ наиболее выгоден, взрывной рост или постепенная интеграция? Что позволит возобновляемой энергетике завоевать большую долю в долгосрочной перспективе?

Владимир Сидорович: Я не знаю, что такое взрывной рост. Энергетика все-таки отрасль жестко регулируемая. Есть нормативные акты, законодательство. Развивается она не сама по себе, не по частной инициативе, кто-то там взял и чего-то поставил.

Мария Кутузова: Некоторые города ставят своей целью, например, 100% ВИЭ к какому-то году.

Владимир Сидорович: Это тоже управляемый постепенный рост, планирование, планирование развития энергетики, планирование размещения энергетических объектов. То есть, это спокойная, обоснованная, просчитанная работа. Сначала выполняются исследования соответствующие, концепции составляются. 

Мария Кутузова: Вы не считаете, что это популизм?

Владимир Сидорович: Да нет, ну какой популизм. Где-то, конечно, может быть популизм на уровне политиков, безусловно. Но общество устроено достаточно сложно, здесь много всяких институтов работает, в том числе и в энергетическом секторе. Энергетики несут ответственность за надежность энергоснабжения, и, конечно, минуя энергетиков, вы не будете строить эти энергосистемы. 

Я не знаю, как эту систему построить и организовать наилучшим и оптимальным образом, таким образом, чтобы она надежно работала. Посмотрим на Данию, на ту же Германию. Популизм или не популизм, но есть факты, что система, построенная определенным образом, работает чрезвычайно надежно по соответствующим объективным показателям, которые считаются и публикуются. Количество перебоев в энергоснабжении, продолжительность перебоев в энергоснабжении – эти показатели в названных странах находятся на очень низком уровне, то есть системы работают качественно.

Что касается взрывного роста, еще раз повторю, что обычно это все развивается достаточно планомерно. Были в истории такие периоды взрывного роста, когда у регуляторов еще не было опыта. В Европе на рубеже 2010-х годов произошел такой нерегулируемый взрывной рост просто по той причине, что были установлены очень привлекательные условия для солнечных электростанций, очень привлекательные тарифы, и одновременно резко упала стоимость оборудования. И стало спекулятивно выгодно строить солнечные электростанции. Народ это понял и стал массово это вводить. Поэтому там был бум нерегулируемый. Но потом быстро все отрегулировали. Такой прецедент был в истории.

В Китае, хотя КНР социалистическая страна и руководит ею коммунистическая партия. Там есть пятилетки, все вроде должно быть регламентировано и строго. На самом деле, там тоже отрасль развивается под сильным влиянием индустрии профессиональных участников. Например, если посмотреть на солнечную энергетику, то она к концу 13-й пятилетки, которая заканчивается в 2020 г., как минимум в два раза превысит тот план, который был установлен в начале этой пятилетки. То есть, там планировалось 105 ГВт установленной мощности солнечной энергетики к 2020 г., а по факту получится в два раза больше. Да, где-то здесь можно сказать, что идет какой-то взрывной рост, инициатором которого и основным движителем которого выступает именно индустрия. Регуляторы за промышленными инициативами не очень поспевают. Несмотря на все эти рассуждения и факты, безусловно, там все развивается достаточно планомерно и организованно. Там были проблемы в связи с взрывным ростом ветровой энергетики. Были проблемы с вынужденными потерями электроэнергии просто по той причине, что строились объекты, но в регионах, где они строились, не хватало пропускной способности соответствующих сетей. Приходилось ограничивать выработку и идти на потери. Вынужденные потери там достигали десятков процентов. Но китайские товарищи над этим работают и обещают к 2020 г. сократить эти потери фактически до нуля. Мы видим, что динамика именно такая, что эти потери с каждым кварталом снижаются, потому что улучшается контроль строительства новых объектов, плюс, конечно, там идет строительство сетей и развивается сетевое хозяйство.

Мария Кутузова: Россию очень долго критиковали за отсутствие прогресса в области ВИЭ. Но, как говорится, русские долго запрягают, но быстро ездят, и в последнее время запускаются все новые проекты солнечных и ветровых станций. Как Вы в целом оцениваете состояние российской возобновляемой энергетики?

Владимир Сидорович: Я Вам картинку одну покажу, из которой все будет ясно. (На экране демонстрируется таблица «Установленная мощность солнечных PV электростанций по странам (2018 г.) и российская цель на 2024 г.»). Я люблю заниматься такими сравнениями, если посмотреть, что построено сегодня другими странами. По России это не 26 место, это даже хуже. 

Если сравнить то, что построено сегодня в мире по странам, это сделать несложно, можно просто взять статистику, и сравнить это с нашим целевым показателем на 2024 г., а у нас действующая система поддержки в ней действует до 2024 г., и там установлена цель развития солнечной и ветровой энергетики. Так вот, если наложить эту цель на то, что уже построено в других странах, то мы окажемся всего на 26 месте в мире. Но это сегодня. А к 2024 г. мы окажемся где-то на 40-50 месте, то есть на последнем месте среди всех сколько-нибудь заметных в экономическом плане стран мира. И это притом, что у нас крупная электроэнергетика. Мы занимаем в мире 4 место по выработке, то есть, с большим отрывом лидируют Китай и США, потом идет Индия, которая по населению раз в 10 нас больше и чуть больше по выработке электроэнергии, а потом идем мы, и делим 4 и 5 места с Японией. То есть, очень большая электроэнергетика. Потом как мы помним, мы хотим занять 5 место по ВВП. То есть, вот такие у нас задачи по паритету покупательной способности. Тем не менее, по развитию солнечной энергетики мы явно отстаем. 

Поэтому если рассуждать о наших успехах, то наши успехи это никакие успехи. Что важно заметить? У нас в стране были установлены требования локализации. Это означает, что часть оборудования, которое используется на солнечных и ветровых электростанциях, должна производиться в России. Достаточно высокий процент этой локализации был установлен.

Мария Кутузова: А это ограничение или, наоборот, стимул для развития?

Владимир Сидорович: Это ограничение в какой-то мере для развития именно электроэнергетического направления данного сектора, потому что проще купить в Китае панель, это будет дешевле, установить ее и дешевле электроэнергия получится. С другой стороны, это совершенно нормальное и совершенно понятное требование в связи с тем, что для развития возобновляемой энергетики даются определенные, так скажем, преференции, создаются специальные механизмы ее поддержки. И, в общем-то, требования локализации устанавливаются во многих странах мира. Это главным образом развивающиеся страны, Саудовская Аравия, Бразилия, Мексика, Марокко и т. д., порядка 20 стран. 

У нас при международном сравнении строгие требования локализации, достаточно высокий процент локализации. В развитых странах также бывают случаи, когда устанавливаются трудные локализации. В частности, в Канаде, в провинции Онтарио, были требования локализации для ветроэнергетики. И Великобритания сейчас тоже вводит требования локализации на уровне 60% для оффшорной ветроэнергетики. Но в обмен на что? На самом деле, по-моему, уже к 2030 г. оффшорная ветроэнергетика должна производить 30% британской электроэнергии. В принципе, в Британии большая ветроэнергетика. 

Мария Кутузова: И шельфа у нее много.

Владимир Сидорович: Да. И 30% электроэнергии уже в ближайшем обозримом будущем должна вырабатывать оффшорная ветроэнергетика. Но за это отрасль должна обеспечить создание соответствующего промышленного производства на территории страны. 

Возвращаясь к нам, у нас соответствующие активы были созданы и в солнечной энергетике, и в ветряной энергетике, и там понятны экономические эффекты, достаточно сложные инновационные цепочки создания продуктов и создания стоимостей. Создаются наукоемкие производства в солнечной энергетике, да и в ветроэнергетике тоже. С точки зрения промышленного и экономического развития в целом это достаточно полезная штука. Но при тех объемах, которые я уже обозначил, конечно, все это стоит на достаточно зыбкой основе. 

Мария Кутузова: Насколько эффективны эти проекты? И что такое вообще русский бизнес в ВИЭ?

Владимир Сидорович: Они эффективны просто по той причине, что были установлены соответствующие нормы. Определенная норма доходности была установлена для проектов возобновляемой энергетики. Эта доходность должна позволить окупить соответствующие промышленные инвестиции, промышленные активы и электростанции. Поэтому, наверное, условия для инвесторов были установлены нормальные, достаточно выгодные. Но я к тому просто говорю, что маленькие объемы все-таки не обеспечивают оптимальный уровень конкуренции. Почему так сильно упали цены в солнечной энергетике и ветроэнергетике? Потому что есть эффект масштаба, потому что большие масштабы производства и потому, что существует конкуренция между инвестором, между девелопером, которые строят электростанцию. Для всего этого нужны большие объемы рынка. В международных сравнениях, принимая во внимание размер российской экономики, и размер российской энергетики, конечно, у нас целевые объемы должны быть существенно больше, на мой взгляд. 

Глядя на таблицу, которую я показал, где у России 26 место, все разговоры о том, что непосильным бременем развитие солнечной энергетики и ветроэнергетики ложится на российскую экономику, не следует воспринимать серьезно. Если в Чехии построили уже больше солнечных электростанций, или в Бельгии в 2,5 раза построили больше солнечных электростанций, чем мы планируем к 2024 г., и как-то они справляются, и ничего у них с экономикой не происходит. 

Мария Кутузова: А когда ситуацию будет определять рынок? Как долго потребуется российской возобновляемой энергетике государственная поддержка? Как Вы относитесь к механизму ДПМ?

Владимир Сидорович: Энергетика капиталоемкая отрасль, и когда какие-то объекты строятся, инвестор понимает, что он очень много вкладывает и возврат получит не завтра, а где-то через 10 лет, должны существовать какие-то механизмы, в рамках которых, с помощью которых он бы понимал, что не выбросит деньги, а как-то их отобьет. Здесь существуют разные механизмы в мире. Раньше это были зеленые тарифы, там все понятно. Сегодня все переходят на аукционы, на аукционную систему, и в результате аукционов устанавливаются соответствующие параметры. У нас тоже действует аукционная система. Правда, в отличие от других стран, у нас торгуются капитальные затраты, а не цены на электроэнергию, поэтому система довольно непрозрачна и странновата. Это к вопросу об отношении к системе ДПМ. Так сложилось. Я считаю, что, конечно, надо торговать ценой на электроэнергию, как это принято. 

Как сейчас реализуются крупные промышленные проекты в ветровой или солнечной энергетике? Объявляется тендер, устанавливается потолок цены. Вот в Турции прошел тендер, на днях закончился. Там был потолок цены – эквивалент 5,5 центов американских за 1 кВт⋅ч. Прошли торги, у победителей цена 3,5 цента за 1 кВт⋅ч. Низкая цена достаточно. Цена фиксируется, это очень удобно для всех, цена фиксируется на 15 лет, все понятно. Покупающей стороной в зависимости от юрисдикции может быть как конечный потребитель, в данном случае это какое-то юридическое лицо, принадлежащее регулятору, это может быть государственная какая-то энергосбытовая компания и т. д., это уже детали. В этом плане механизмы поддержки всегда существуют. 

Возьмем атомную энергетику, о которой мы говорили. Посмотрите на юрисдикцию, где, в общем-то, эффективный рынок действует. Великобритания, например. С какими муками там стоится новая атомная электростанция. Очень капиталоемкое строительство, дорогая это вещь атомная энергетика. Устанавливаются специальные меры поддержки на 35 лет, фиксируется цена – 92,5 фунта стерлингов за 1 МВт⋅ч, что в два раза превышает нынешние оптовые цены, например. С инфляционной оговоркой, еще дается индексация на эту цену. Это тоже мера поддержки. 

У нас тоже есть соответствующих меры поддержки. Как мы видим по новым программам тепловой генерации ДПМ-2 или ДПМ-3, что котел обновить на какой-то там угольной электростанции без специальных мер поддержки у нас инвесторы не решаются. Поэтому спрашивать о том, когда там что-нибудь заработает, бесполезно. Еще раз повторюсь, отрасль жестко регулируемая, сложная, очень капиталоемкая. Поэтому те инструменты, которые там позволяют инвесторам получить какую-то уверенность, они присутствуют. Не везде и не на всех рынках, но на многих, так скажем.

В  Германии не было соответствующих инструментов поддержки, соответствующих инструментов регулирования для газовых электростанций. Грубо говоря, строили газовую электростанцию, анализируя историю оптовых цен, ориентируясь на оптовый рынок, а оптовые цены были высокими. Построили супер современную газовую электростанцию, стоит в баварском местечке Иршинг. Построили, а потом цены сильно упали, электростанция не работает, инвесторы в убытке, а закрыть ее регулятор не позволяет, потому что она важна для системы надежности. Вот такие возможны коллизии.

Какие-то должны быть инструменты? Конечно, рынок очень важен, рынок должен в какой-то степени определять целесообразность строительства тех или иных объектов, но это такой достаточно сложный регуляторный комплекс, который тоже существует.

Мария Кутузова: Как Вы думаете, когда действительно случится революция в области возобновляемой энергетики?

Владимир Сидорович: Мы с Вами уже обсуждали это. Магистральный путь в принципе проглядывается достаточно четко. Есть неопределенность в части темпов энергетического перехода, темпов энергетических изменений. Прогнозировать эти темпы, наверное, никто не может. Если мы возьмем историю прогнозов развития солнечной энергетики Международного энергетического агентства, а это авторитетный орган, много экспертов работает, на 10-летнем горизонте там ошибки в десятки раз по развитию, то есть, недооценка темпов роста. 

Что будет в будущем? Мы видим, что солнечная энергетика вышла на определенные темпы роста, которые составляют 100 ГВт плюс в год. Будет ли через 10 лет 200 ГВт плюс? Может быть, а может быть, и нет. Никто не знает. 

На днях вышла интересная статья в журнале Science, я про нее еще не писал, но обязательно напишу. Там 27 ученых из разных институтов и промышленных компаний анализируют, как развивается солнечная энергетика, утверждают, что она может перевернуть энергетический мир, и что существует вероятность того, что для максимума интервала прогнозирования, который рассматривается, это чуть ли не 70 тыс. ГВт установленной мощности солнечных электростанций к 2050 г. Вам для сравнения – вся электроэнергетика мировая это порядка 7 тыс. ГВт, а там 70 тыс. ГВт только солнечных электростанций. Это возможно только в том случае, если в значительной степени будут электрифицированы транспортный сектор и сектор производства тепла, потому что в конечном потреблении энергии на электроэнергетику сегодня приходится всего лишь 20%, остальное это совершенно другие сферы – транспорт и теплоснабжение. Вот если там будет быстро проходить электрификация, и если эта электрификация будет осуществляться главным образом на основе возобновляемых источников энергии, то тогда потребуются такие колоссальные мощности.

Прогнозов много, и они сильно отличаются. (Демонстрируются таблицы «Установленная мощность солнечных (PV) электростанций в мире (ГВт)» и «Установленная мощность ветровых электростанций в мире (ГВт)»). Все прогнозируют, что возобновляемые источники энергии будут расти. Пока не видел ни одного прогноза, где бы были сценарии, что доля солнечной и ветровой энергетики будет снижаться. Везде эта доля будет расти. 

Я здесь ничего не могу прогнозировать. На горизонте 5 лет, там более или менее все понятно. Соответствующие картинки я тоже могу Вам продемонстрировать. Есть достаточно много прогнозов, которые в принципе отталкиваются от производственных планов, скажем. От промышленности по производству солнечных модулей до энергетических планов разных государств на 5-летнем горизонте все выглядит прозрачно с определенной долей условности. Дальше невозможно прогнозировать.

Мария Кутузова: Владимир, спасибо большое за интервью. 

С вами была «Энергосреда» на канале «Нефтянка», я – Кутузова Мария. У нас в гостях был Владимир Сидорович.

Владимир Сидорович: Спасибо!