В 41 выпуске программы «Энергосреда» генеральный директор Исследовательсткой группы Петромаркет Иван Хомутов расскажет о завершении налогового маневра и о его влиянии на рынок нефтепродуктов. Ведет передачу Сергей Никитин.

 

Сергей Никитин:  Здравствуйте, дорогие друзья, коллеги! С вами программа «Энергосреда» на канале «Нефтянка» и я — ее ведущий Никитин Сергей. Сегодня у нас в гостях Иван Хомутов — генеральный директор Исследовательской группы «Петромаркет». Здравствуйте, Иван!

Иван Хомутов: Здравствуйте, Сергей!

Сергей Никитин:  Иван, собственно говоря, прежде чем мы перейдем к теме нашей передачи «Налоговый маневр», несколько слов о группе компаний «Петромаркет». 

Иван Хомутов: Мы — информационная консалтинговая компания. На рынке мы действительно более 16 лет. Я, в общем, вполне уверенно могу сказать, что мы — лучшая консалтинговая компания в России, в том смысле, что мы лучше всех понимаем то, что происходит на российском рынке нефти и нефтепродуктов. Почему я так говорю? Потому что, во-первых, у нас лучшая в мире база данных по российским рынкам углеводородного сырья и продуктов его переработки. Плюс большой очень опыт консультирования бизнеса, органов государственной власти, бизнеса как российского, так  и зарубежного. Собственно, развитая экспертиза помогает нам выдавать довольно высокого уровня аналитику по российским рынкам нефти и нефтепродуктов. Мы на самом деле занимаемся не только Россией. СНГ, страны бывшего СССР, некоторые сопредельные с Россией государства. Ну вот, как-то так.

Сергей Никитин:  Не в качестве рекламы, а в качестве констатации факта. «Вертикаль», которая какое-то время назад мне принадлежала, выходила на рынке чуточку больше вашего, но действительно очень часто в наших статьях присутствовали  эксперты компании «Петромаркет», и, собственно говоря, могу порекомендовать нашим зрителям ваш консалт. В этом смысле, с вами есть о чем поговорить. 

Иван Хомутов: Спасибо! Приятно слышать.

Сергей Никитин: Иван, тогда давайте вернемся к налоговому маневру или придем к нему. Начался он в далеком 2015  году. Шумихи, запускать его или не запускать, было тогда довольно много. Были, как и положено, две разные точки зрения, а то и больше. Собственно говоря, одна была точка зрения нефтяных компаний, наших ВИНК, а вторая — представителей государства. Но в итоге консенсус произошел. Напомните, из-за чего случилась вся эта история. Из-за чего, собственно говоря, родился налоговый маневр? Какая была его основная цель? 

Иван Хомутов: Начало было положено довольно давно. Проблема в том, что у нас с распадом Советского Союза появился такой специфический механизм как экспортная пошлина на нефть и нефтепродукты. Если опять же особенно в историю не вдаваться, нам может быть интересен период, начиная с 2002  года, когда у нас экспортные пошлины на продукты стали ниже, чем экспортные пошлины на нефть. Привело это к тому, что российская нефтепереработка стала субсидироваться за счет этой разницы между экспортной пошлиной на нефть и на нефтепродукты. 

Механизм довольно простой. Вот давайте начнем с нефти. Наличие экспортной пошлины на нефть приводит к тому, что у нас как бы снижается чистая цена, которую получают производители при экспорте нефти за границу. То есть, условно говоря, он в Роттердаме может продать свою нефть, допустим, за 400 долларов. 100 долларов он потратил на транспортировку этой нефти в Роттердам, допустим, 100 долларов потратил на выплату экспортной пошлины государству. Чистая цена или экспортный нетбэк у него получается 200 долларов. Рыночный механизм работает таким образом, что внутренняя цена равна экспортной. Корреляция в случае нефти 100%. То есть, мы ввели на 100 долларов пошлину на нефть, у нас на 100 долларов снизилась цена внутреннего рынка на нефть. Фактически это позволяет российским нефтеперерабатывающим заводам перерабатывать очень дешевую нефть. 

В случае продуктов механизм тоже существует, и механизм ровно такой же, как в случае нефти. Разница только в том, что пошлины на нефтепродукты  очень низкие. Низкие пошлины, и продукты получаются очень дорогие. Стоимость их понижается, но не в такой степени, как понижается стоимость сырья. В итоге разница, которая образуется между пошлинами на нефть и на нефтепродукты, является косвенной субсидией, назову так. Фактически российские нефтеперерабатывающие заводы субсидируются косвенным образом через вот этот механизм. 

Нужно сказать, что без этого механизма, например, в 2017 году у нас примерно ¾ российских заводов перерабатывали бы нефть с убытком, то есть, если взять их чистую маржу и вычесть из нее вот эту пошлинную субсидию, окажется, что они генерируют убытки.

Сергей Никитин: Мы говорим и про ВИНКи и про независимые?

Иван Хомутов: Про все. Примерно 60 млн. тонн нефти было переработано с прибылью и без этой субсидии. То есть мы берем маржу, вычитаем пошлинную субсидию, получаем плюс. Это только 60 млн. тонн из примерно 284 млн. тонн, то есть, это четверть, а все остальное с убытком. Там и заводы вертикально интегрированных компаний, независимые НПЗ, мини НПЗ, ну, то есть, все, все на свете. Фактически это означает, что государство косвенным образом тратит эти деньги на поддержку неэффективной отрасли. Мало того, наличие экспортных пошлин на нефтепродукты понижает еще цены на нефтепродукты внутри страны. Ну, механизм ровно такой же, как я описывал применительно  к нефти. 

По сути, российский регулятор косвенным образом тратит деньги на поддержку нефтепереработки и на поддержку потребителей. Причем не все потребители уж так нуждаются в этой поддержке. Условно говоря, не обязательно субсидировать потребителей бункерного топлива, к примеру. Не столь это социально важный сектор потребителей. Скажем, население — это социально значимый кусок потребителей, и, конечно, его регулятор пытается как-то всегда поддержать через низкие цены на продукты. 

Возвращаюсь к вопросу о том, зачем маневр вообще затевался. За тем, чтобы изъять вот эти субсидии потребителей и переработки и перенаправить их в бюджет, увеличить доходы бюджета. Я дополню важным аспектом то, что я сказал. У нас за счет субсидированных пошлин еще и субсидируются сопредельные с Россией экономики, дружественные экономики. 

Белоруссия. Они получают нефть без пошлин. Они, по сути, перерабатывают такое же дешевое сырье, какое перерабатывает российский завод. То есть, они точно также субсидируются. Причем, белорусская экономика субсидируется довольно странно. Чем больше уровень цен на нефть, чем больше пошлина на нефть, тем больше субсидий передается Белоруссии. Такой автоматизм есть некий в объеме средств, который получает Белоруссия. То же самое можно сказать и об экономиках Таджикистана, Казахстана или Киргизии, Армения, которые получают беспошлинные нефтепродукты. 

Сергей Никитин: Ну, Белоруссия понятно. А для остальных перечисленных стран в рублевом или в долларовом эквиваленте какова цена вопроса?

Иван Хомутов: Ну, смотрите, если говорить о Белоруссии, которая получает нефть беспошлинно, в 2017 году это 18 миллионов тонн, то российский бюджет потерял 91 млрд. рублей. Если брать все государства, которые продукты беспошлинные получают, Таджикистан, Киргизия, Казахстан, Армения, то это всего лишь 8 млрд. рублей, то есть, просто на порядок меньше. Основные потери — это, конечно, беспошлинные поставки нефти в Белоруссию.

Сергей Никитин: Иван, а бюджет потерял 100 млрд. рублей или он заплатил за лояльность?

Иван Хомутов: Если это мерить экономическими категориями, то да, бюджет, по  сути, недополучил  100 млрд. рублей. Нельзя сказать, что потерял, правильнее сказать недополучил 100 млрд. рублей. Что касается политических каких-то вещей, то это уже тема отдельная, и я даже как-то не очень комментировать хочу эту историю. Но важно, очень важно, что для той же Белоруссии эти 90 млрд. российских рублей — это примерно 3% ВВП Белоруссии в 2017 году. Опять же, в былые годы, когда цены на нефть были высокими, это было и 8% ВВП. То есть, это очень заметная часть доходов белорусской экономики. Конечно, без них им было бы заметно сложнее. Это вот такая форма поддержки дружественной экономики.

Сергей Никитин: Накануне нового года лидер Белоруссии господин Лукашенко как раз очень эмоционально в его стиле обсуждал эти вопросы, эти истории. Как Вы думаете, договорятся наши страны в очередной раз как обычно?

Иван Хомутов: Да, здесь как раз пару слов о реформе, которая должна у нас стартовать до 2019 года. Вот как раз в рамках этой реформы все то, что я описывал, вот этот механизм экспортных пошлин, он перестает существовать. То есть, в 2024 году пошлины обнуляются. Обнулению там будет предшествовать постепенное снижение пошлин на 17%. В конечно счете важно, что они обнулятся. И как раз таки это означает, что та же Белоруссия, по сути, лишается возможности получить субсидию через низкую цену на нефть, потому что низких цен на нефть просто не будет, они будут мировыми. По сути, это означает, что экономика Белоруссии теряет 3% ВВП, если мерить в ценах 2017 года. 

Конечно, белорусов это не устраивает по понятным причинам, и они хотят некой компенсации за эти потери, условно говоря, за рост цены нефти. Сейчас как раз очень горячий спор идет между белорусской стороной и российской относительно того, нужно ли компенсировать. Если нужно, то в какой форме компенсировать. Опять же, я полагаю, что да, договорятся. Все-таки это не первый спор наших двух дружественных стран. 

Сергей Никитин: Родственных стран.

Иван Хомутов: Да. Просто опыт и история говорят о том, что в любом случае найдут какой-то вариант, который устроит обе стороны, и российскую и белорусскую. Весь вопрос опять же в размере  субсидии. Ну, или там обсуждается механизм  межбюджетного трансферта. Весь вопрос в том, каков размер будет этого межбюджетного трансферта, как он будет определяться, по каким принципам. Вот собственно и все. Я бы сказал так.

Сергей Никитин: Я здесь совершенно с Вами согласен. Превалирует на 100% политика и может быть на общем фоне это не те самые суммы, за которые стоило бы сильно воевать. Хорошо. Про Белоруссию выяснили.

Чуть-чуть откатились назад. Когда Правительство в 2015 году убедило нефтяников вступить в налоговый маневр, это все-таки, в конце концов, было, как любит наше Правительство сказать, «иначе отрежем» или все-таки нефтяникам дали какие-то варианты покрутиться, и у них были какие-то плюсы?

Иван Хомутов: Да, это, на самом деле, очень хороший вопрос. Нужно сказать, что сначала был малый налоговый маневр. В 2014 году его провели. Потом его заменили большим налоговым маневром. А сейчас у нас есть новая реформа, которая стартует с 2019 года и называется завершением маневра. На самом деле это очень интересная тема относительно того, как формируются эти параметры реформы, как государство втягивает нефтяников в изменение этих условий функционирования отрасли. Завершение маневра в этом смысле может похвастаться обилием историй на этот счет. 

Как я сказал, пошлины отменяют в 2024 году, но постепенно их снижают и в 2019, и в 2021 и т.д. Каждый год, по мере снижения пошлины выпадает часть субсидии, которую получают российские нефтеперерабатывающие заводы, ну и, в конечном счете, их субсидии вообще обнуляются в 2024 году. Опять же, как я сказал, без этих субсидий значительная часть заводов существовать не может. Они просто будут убыточны. Государство это прекрасно понимает и понимает, что если пошлины отменить вот так, в лоб, без каких-либо компенсирующих мер, то у нас переработка заметно снизится и возникает риск дефицита отдельных нефтепродуктов, например, бензина. Мы просчитывали сценарий этой реформы. Если ее проводят, просто отменяя пошлины в 2014 году с постепенным снижением, то мы видели, что в 2024 году переработка упадет до 216 млн. тонн.

Сергей Никитин: А сегодня?

Иван Хомутов: 283 млн. тонн было в 2017 году, а в этом году будет примерно 288 млн. тонн. Ну, то есть, разница очень большая. Очень большая. И в этом сценарии мы видели в 2024 году появление дефицита бензина. Российские производители не смогут удовлетворять российских потребителей бензином отечественного производства. Нужен импорт. Но импорт, понятно, это колоссальный рост цен, и рост цен в этом сценарии может составить 60%. У нас в этом году куда менее заметным был рост, и уже российские потребители заволновались, скажем так. Естественно, регулятор понимает, что допускать таких социально негативных последствий не стоит, не стоит на потребителей перекладывать неэффективность российской нефтепереработки и потому надо создать некий механизм компенсации снижения и отмены пошлин. 

Сергей Никитин: Иван, фраза, которую Вы произнесли — «неэффективность российской переработки». Хотел бы остановиться на этой фразе либо после того, как Вы закончите, либо сейчас сразу. 

Иван Хомутов: Давайте тогда я сейчас закончу, а потом расскажу. Это, на самом деле, тоже очень интересный вопрос.

По поводу механизмов компенсации. Регулятор изначально понимал, что они нужны. Дальше весь вопрос в том, как эти механизмы компенсации должны работать, каков уровень компенсаций, кому они должны предоставляться, при таких условиях и все такое. Была идея приравнять эти компенсации выпадающей пошлинной субсидии. Каждый год субсидию снижаем из-за снижения пошлин. Субсидии снижаются в том же темпе, что снижаются пошлины на нефть и нефтепродукты. У нас выпало 2 доллара, мы 2 доллара вернули нефтепереработке. Как вернули? Вернули из бюджета, живыми деньгами путем перечисления определенных средств из федерального бюджета. Предполагалось, что такого рода субсидии будут получать те заводы, которые ориентированы на выпуск бензина и дизельного топлива класса 5 и поставки этих продуктов на внутренний рынок. Как раз таки предполагалось поддержать тех, кто нужен для снабжения внутренних потребителей, как раз для того, чтобы не допустить того самого дефицита, о котором я сказал. 

Действительно, первая идея, когда разрабатывали вот эту новую реформу, которая стартует после 2019 года, — предполагалось действительно компенсировать заводам, которые производят 10% бензина. Вот сейчас как все знают, заводы, которые производят 10% бензина класса 5 и поставляют его на внутренний рынок, могут получить вот этот, как его называют, обратный акциз. Обратный акциз — это тот самый компенсирующий элемент. 

Но потом после обсуждения этой реформы с самым широким привлечением различных заинтерессантов подход к выдаче этих субсидий заметно изменился. Наиболее заметные изменения внес Герман Оскарович Греф, который, по сути, убедил регулятора ввести еще одно условие получения обратного акциза в дополнение вот к этим 10%  бензина, а именно — «модернизационная программа». Смысл этого условия в том, что если есть какой-то завод, который  сейчас плохой, бензин не производит, на внутренние рынки не поставляет, то есть, какой-то не очень развитый завод, то он может заключить с Минэнерго России соглашение о модернизации. Которое предполагает: либо вкладывание в развитие завода 60 млрд. рублей, либо вкладывание такой суммы средств, которое позволит наладить выпуск как раз тех самых 10% бензина. Благодаря вмешательству Германа Оскаровича у нас спектр заводов, которые подпали под компенсации, заметно расширился. То есть, у нас целый ряд предприятий, которые не должны были субсидироваться, они будут субсидироваться все-таки. Это на самом деле перекореживание исходной идеи маневра, но оно имело место. 

Зачем это Грефу, понятно. Сбербанк кредитует целый ряд нефтеперерабатывающих заводов, и естественно, для Сбербанка большие риски кроются в том, что заводы просто могут закрыться, как раз те самые, при снижении пошлинного субсидирования в конечном счете и его отмены. Поэтому Греф в это и влез. 

Сергей Никитин: Подстелил соломки.

Иван Хомутов:  Да-да-да. Что называется, его понять можно. Хотя нужно сказать, что когда он был еще министром экономики, он как раз ратовал за отмену экспортных пошлин и как можно более быструю. Сейчас он в иной позиции и придерживается иных взглядов. Еще нужно сказать про третье условие получения вот этих субсидий. Это если компания — собственник завода находится под санкциями. Ну, в общем, понятно, откуда все это идет. Но есть такая история. 

Возвращаюсь к исходному вопросу, как государство втянуло нефтяников в эту реформу. Вот так и втянуло. Сначала была одна идея, потом лоббировали некоторые подкрутки всей этой системы и в итоге вышли, по сути, в ту же ситуацию, которая была до маневра. Что я имею в виду?  У нас практически все заводы как субсидировались до, так и будут субсидироваться после. Единственно, что вылетают, то есть, перестают  субсидироваться, наиболее одиозные, отсталые предприятия, которые не могут заключить модернизационное соглашение. Это в основном мини НПЗ. А почему они не могут? Потому что вот эти модернизационные условия, которые прописаны в поправках к Налоговому кодексу, применимы к заводам с переработкой более 600 тыс. тонн в 2016 году. Те заводы, которые переработали меньше 600 тыс. тонн, не произвели бензина, собственники не под санкциями, они никаких обратных акцизов получить не могут. Поэтому вот они лишаются. Эти мини НПЗ переработали в 2017 году 4 млн. тонн. Это нисколько, можно сказать. Все остальные имеют все шансы получить обратные акцизы. Даже если они бензин не производят  и собственники не под санкциями, достаточно прийти в Министерство энергетики и договориться с ними о заключении модернизационного соглашения. Я хорошо знаю, кто туда ходит и кто просит. Просят практически все, и скорее всего практически все заключат эти соглашения модернизационные. Посему можно сказать, что бизнес в широком смысле этого слова продавил те интересы, которые есть у этого бизнеса в этой части субсидирования.

Возвращаясь к тому вопросу, который Вы задали по части технологически отсталой переработки, скажем, у нас, действительно, почему без субсидии заводы существовать не могут? Они технологически отсталые. У нас значительная часть заводов выпускает вместо качественных светлых нефтепродуктов, востребованных рынком, темные нефтепродукты — мазут, ВГО, которые являются продуктами дальнейшей переработки. Такие заводы нигде в мире не существуют. Если Европу посмотреть, там таких заводов нет. Вернее так, в основном нет. 

Сергей Никитин: Если не брать Восточную Европу.

Иван Хомутов: Ну, да. Понятно, что если убрать субсидию, мы как бы, по сути, будем в России работать в мировых ценах на нефть и нефтепродукты. В мировых ценах, без субсидий. В мировых ценах значительная часть заводов не может функционировать, именно потому, что они технологически отсталые. Не очень развитые предприятия, большой выпуск низко маржинальных темных нефтепродуктов. Такие заводы по идее должны уйти с рынка. А уйти с рынка это, по сути, рост цен, потому что если кто-то уходит с рынка, то эти заводы… Ну, допустим, мы возьмем, скажем, завод, который производит бензин, у которого 40% выхода мазута. Если он уйдет с рынка, он снимает часть продукта — бензина, который нужен потребителям с внутреннего рынка, и его должен кто-то заместить. В любом случае, тот, кто его замещает, это производитель с более высокой ценой, иначе бы тот, который ушел не продавал бы свой продукт. 

Вот когда я говорю про отмену пошлины, почему потребители платят за отмену пошлины без компенсации? Потому что у нас уходит столько заводов, которые производят бензин, вот этих не очень развитых заводов, что у нас возникает дефицит продукта. Должен прийти импортер. Импортер приходит, цена вырастает. Это означает, что фактически российский потребитель платит за неэффективную переработку.

Сергей Никитин: А вот смотрите, по ВИНКам можем пробежаться. С кого начнем? Первая — «Роснефть». Качество заводов, на Ваш взгляд?

Иван Хомутов: У «Роснефти» в силу определенных причин, в том числе исторических, заводы наименее развитые. Они как раз под наибольшим ударом находятся и нужно сказать, что заводы «Роснефти» в рамках этой реформы они не только возвращают утраченную пошлинную субсидию,  а возвращают ее с неким мультипликатором. Применяются так называемые региональные коэффициенты. Наиболее большие региональные коэффициенты применяются как раз к заводам «Роснефти». Это что значит? Вот они теряют пошлинную субсидию, им возвращают эту пошлинную субсидию, умноженную на некий коэффициент. В случае, например, Ачинского завода этот коэффициент равен 1,5. То есть, он потерял рубль субсидий, а полтора вернул. 

Сергей Никитин: А это в связи с чем?

Иван Хомутов: Связано это с тем, что действительно, эти заводы наименее маржинальные, они нуждаются в большем субсидировании.

Сергей Никитин: Вопрос перефразирую. Это — поддержка «Роснефти» и ее заводов или же это все же поддержка региона, где этот завод находится?

Иван Хомутов: Подается это как, действительно, поддержка региональных потребителей, потому что, условно говоря, если эти заводы закроются, то у нас возникнет региональный дефицит. Региональный дефицит — это значит опять же рост цен, поскольку должен прийти какой-то другой завод из другого региона. Значит, он должен потратиться на логистику. Значит, продукт будет более дорогой, нежели тот, который продавали Ачинский или Ангарский заводы. Поэтому вот эти региональные коэффициенты можно интерпретировать как, в принципе, способ поддержки региональных потребителей продукцией вот этих заводов. Ачинский завод получит большой региональный коэффициент. Есть еще Ангарский завод, который получит на 40% больше, там коэффициент 1,4, на 40% больше по сравнению с тем, что он теряет. Есть еще, на самом деле, Омский завод «Газпром нефти». Он получит на 5% больше по сравнению с тем, что он потеряет.

Сергей Никитин: То есть, 1,05.

Иван Хомутов: 1,05. Есть еще Ухтинский завод ЛУКОЙЛ. Есть заводы в Кемерово с коэффициентом 1,1. Антипинский завод нового потока с коэффициентом 1,1 получит компенсацию. Принцип вообще такой. Не важно, как завод называется и кому он принадлежит. Важно, чтобы он стоял в определенных регионах, которым, собственно, и назначаются эти коэффициенты. Например, НПЗ расположен в Кемеровской области. Ну, скажем Анжинский НГКМ, Яйский НПЗ. Если они смогут получить обратный акциз, например, через заключение модернизационного соглашения, то этот обратный акциз будет определяться как утраченная пошлинная субсидия, умноженная на коэффициент 1,1 для Кемерово. И так  для всех заводов. Для Красноярского края, где расположен Ачинский завод, коэффициент 1,5. Для Иркутской области, где расположен Ангарский завод, коэффициент 1,4 и т.д. То есть, принцип такой. 

«Роснефть» очень нуждается в этих субсидиях, поскольку заводы как раз являются наименее  развитыми в технологическом смысле по сравнению с заводами ЛУКОЙЛ или «Газпром нефти». «Роснефть» имеет довольно масштабные программы модернизации своих предприятий, но они как бы в стадии реализации. 

Что касается ЛУКОЙЛ и «Газпром нефти», в принципе, все их заводы за исключением Ухтинского завода ЛУКОЙЛ, они смогли бы легко выжить при отмене пошлин. Они довольно развиты и вполне сопоставимы с европейскими заводами по уровню технологического оснащения своих предприятий. Очень развиты наборы установок вторичной переработки нефти. Они выпускают очень много светлых высококачественных продуктов. Да и не только светлых. Посему, они по нашим расчетам все бы смогли выжить, имея в виду, что они, конечно, еще домодернизируются. В ближайшие 6 лет на этих предприятиях, на «Газпром нефти» в большей степени, будут вводы  установок вторичной переработки нефти, то есть они станут еще более технологически продвинутыми. 

А вот если бы еще говорить о не ВИНКовских заводах, о независимых предприятиях, то здесь менее хорошая картинка, если не брать Антипинский завод. Все остальные, действительно, очень технологически отсталые предприятия. На юге у нас масса заводов, Новошахтинский завод, Ильский завод, Краснодарский завод, Славнефть-ЯНОС, Афипский завод. Это все заводы, переработка на которых, как правило, сводится к первичной переработке, к первичной перегонке нефти на фракции. То есть, они вообще не производят никаких товарных продуктов. Они производят полупродукты, которые нужно доводить. Эти заводы, конечно, нуждаются в модернизации. Такие  заводы российской экономике вообще не нужны. Они существуют ровно потому, что есть вот эта косвенная система субсидирования. Эта система, как я уже сказал, появилась в 2002 году. В 2004 году она была заметно реформирована, заметно были снижены пошлины  на нефтепродукты. То есть, пошлинная субсидия заводов увеличилась. Это создало такую очень питательную среду для роста простой переработки. Как раз Новошахтинский завод появился в тот момент, Славянский, Ильский, Яйский заводы. Эти все заводы появились как раз после того, как появилась эта странная система субсидирования. И, конечно такие заводы экономике не нужны. Их надо либо модернизировать, либо их надо закрыть. Модернизировать до того состояния, которое позволит этим заводам выпускать нужные рынку качественные нефтепродукты. Вот как-то так.

Сергей Никитин: А можно или нужно ли искать черную кошку в черной комнате, если ее там нет? ВИНКовские и не ВИНКовские заводы. Условия покупки нефти, скажем так, у них одинаковые?

Иван Хомутов: В целом можно сказать, да. Разница только в том, что ВИНКовские заводы снабжаются по трансфертным ценам внутри компании.

Сергей Никитин: Насколько как раз они различимы?

Иван Хомутов: Да можно сказать, что не различимы, практически одинаковы. Если так немножко огрубить, то, в общем, практически одни и те же условия. То есть, нельзя  сказать, что независимые заводы поставлены в какие-то там неравные условия по сравнению с ВИНКовскими. Совсем не так. Еще раз скажу. ВИНКовские снабжаются по трансфертным ценам, но, по сути, эти трансфертные цены, если опять же исходить из логики экономики, они равны экспортному нетбэку. Это просто факт. А на свободном рынке цены формируются по экспортному паритету, но тоже по понятным совершенно причинам это, условно говоря, некоторая конкуренция между производителями приводит к падению цен до минимального уровня, а минимальный уровень это и есть экспортный нетбэк. Ниже никто продавать не будет. Выгоднее нефть экспортировать. А выше не позволяет, условно говоря, конкуренция. Поэтому все независимые заводы, по сути, снабжаются нефтью на тех же условиях, на которых снабжаются ВИНКи. Правда, нужно сказать, что некоторые заводы, многие независимые заводы перерабатывают конденсат или легкую нефть. Конечно, в этих случаях эти заводы вынуждены покупать нефть с какой-то премией к этим нетбэкам. Это просто премия за качество.

Сергей Никитин: Ну, конечно. Понятно. 

Иван Хомутов: Но в целом можно вполне уверенно сказать, что они находятся во вполне сносных, нормальных рыночных условиях в этом плане.

Сергей Никитин: Иван, опять же к Вашим словам о том, что, скажем так, не очень развитые технологически заводы не нужны стране. А если предположить, что их нет, мы же получаем дикий дефицит в тех же регионах, про которые Вы сказали. То есть, в любом случае, опять же, нужен какой-то компромисс, должен быть какой-то компромисс впоследствии.

Иван Хомутов: Смотря какой точки зрения придерживаться. Можно придерживаться крайне либеральных позиций, что …

Сергей Никитин: Извините, что я Вас перебиваю, но у нас точка зрения понятна. Не надо, чтобы народ выходил на улицу. И эта точка зрения не либеральная, скажем так.

Иван Хомутов: Да, она не либеральная.

Сергей Никитин: И то, что  что-то изменится в ближайшее время, это скорее гипотетически, нежели по-иному. Поэтому мне кажется, что нужно рассуждать, исходя из реалий суровых. 

Иван Хомутов: Да, конечно. Если как бы говорить о реалиях, то, конечно, какие-то компенсационные меры должны применяться. Без этого удовлетворить российского потребителя продуктами отечественного производства по сносной цене невозможно. Это все понимают. Конечно, субсидирование должно сохраниться. Просто здесь важно понимать, что не все заводы, на самом деле, нужны, чтобы снабжать российского потребителя. Вот я здесь перечислил, скажем, Новошахтинский, Афипский, тот же Яйский, Славнефть-ЯНОС, ряд мини НПЗ, Аширский завод, в общем, масса предприятий. Они не требуются. Они не снабжают российских потребителей качественными продуктами. Некоторые из них суррогат на внутренний рынок поставляют, в основном дизельное топливо, и замещают качественные продукты, которые в результате вынуждены экспортировать, та же «Газпром нефть» и ЛУКОЙЛ. Замещают они за счет того, что пользуются несовершенством Налогового кодекса. То есть, они не  платят акциз на дизельное топливо, продают там печное топливо, а оно не подпадает под определение средних дистиллятов так называемых, которые облагаются акцизом. В итоге эти заводы имеют возможность продавать продукт свой, который является заменителем дизеля, по очень низкой цене. Дисконт настолько высок, что потребителям выгодно покупать этот продукт вместо дизеля. 

Ну, вот, например, в 2018 году у нас объем суррогатов был 9 млн. тонн при потреблении дизеля 36 млн. тонн. Это я имею в виду спрос на дизель со стороны автотранспорта, сельхозтехники, железнодорожной техники, карьерной техники и строительной техники. Потребители предъявили спрос в 2018 году в размере 36 млн. тонн, а 9 из этих 36 были покрыты вот этим суррогатом просто из-за несовершенств налогового администрирования, налогового регулирования.

Сергей Никитин: Не знаю. Мне кажется, что не просто из-за несовершенства. Если не употреблять сленг «пипл хавает», а вспомнить наше интервью с Павлом Баженовым, действительно, комбайнам в колхозах до лампочки, чем заправлять, и у них совершенно нет борьбы за экологию. То есть, спрос есть.

Иван Хомутов: Вы абсолютно правы. Конечно. Вот та же сельхозтехника для примера. У нас в 2017 году 70% сельхозтехники было возрастом 10 лет и старше. Им все равно, чем заливать, дизельное топливо класса 5, печное топливо, в котором серы просто не меряно. Им все равно. Им просто важно, чтобы было дешевле, действительно. Вот эти заменители дизеля в 2017 году стоили на 20% ниже, чем дизельное топливо. Это колоссальная экономия, конечно. 

Сергей Никитин: В принципе, это экономика жизнедеятельности компании, как минимум. Прекрасная маржа.

Иван Хомутов: Это совершенно нормально. Это большая экономия для тех же сельхозников. Мало того, это же топливо — заменитель дизеля, потребляет не только сельхозтехника. Оно у нас на автозаправках продается. Может быть, в Москве мы этого не видим, но в Приволжском Федеральном округе это сплошь и рядом наблюдается. Там на заправках продают заменители дизеля по очень низкой цене, с тем же в 20% дисконтом к дизелю класса 5. И у нас опять же полпарка автотранспорта евро-2 и ниже, это 7,47% в 2017 году. Им опять же все равно, что заливать в свой бензобак. Конечно, в Rolls-Royce и в BMW не зальешь дизель плохого качества. Конечно, нужен евро-5. Но здесь до лампочки, что заливать. 

Конечно, есть ниша. Но, понимаете, если бы не эти мини НПЗ, если бы их не субсидировали косвенным образом, если бы не было этих лазеек с неуплатой акцизов, то, конечно же, эти заводы ушли бы с рынка и освободили бы нишу для продукта качественного, евро-5. А продукт этот есть, он существует. Он просто у нас уходит на экспорт. Евро-5 я имею в виду. Вот эти суррогаты замещают хороший продукт, который мы экспортируем. То есть, мы на внутреннем рынке потребляем плохое, а хорошее экспортируем. И, конечно, вот этот ряд заводов, которые я перечислил, которые либо экспортируют продукцию свою (Афипский, Новошахтинский, Яйский, Ильский и т.д.), либо они отправляют суррогат на внутренний рынок. У них больше никаких моделей функционирования нет. И такие заводы внутреннему рынку, на самом деле, не нужны, если по-честному говорить. Они не нужны, и их, опять же, либо нужно закрыть, потому что они убытки генерируют. На самом деле, это убыток для экономики. Мы все были бы богаче, если бы этих заводов не было. Выгоднее было бы просто нефть взять и экспортировать. Не поставить на этот завод, переработать с убытком, а экспортировать, потому что в сумме мы получаем меньшую добавленную стоимость. Выгоднее было бы нефть сразу поставить на экспорт, минуя эти заводы. Эти заводы не нужны в этом смысле, в том виде, в котором они есть сегодня. 

Я, правда, не являюсь сторонником той идеи, что их вообще надо закрыть. Мы смотрели разные варианты развития этих предприятий. Все они, в принципе, могут быть модернизированы, могут генерировать прибыль вот без этих странных пошлинных субсидий. Могут. Они могут быть конкурентоспособны на европейском рынке вполне. Те заводы, которые стоят на берегу, тот же Афипский или Новошахтинский. Вполне могут быть. Они могут быть конкурентоспособными, но для этого им нужно поднапрячься и вложить энную сумму средств в развитие своих производственных мощностей. 

Сергей Никитин: Подождите, а без них хватит?  Или мы говорим, что для внутреннего рынка они не нужны?

Иван Хомутов: Они не нужны. Если их отрезать, ничего не произойдет. Дефицита бензина не будет. То есть, их поддерживать, вообще говоря, не обязательно. Если регулятор ставит целью сбить переработку до минимума, а минимум этот определяется тем, сколько нужно произвести по минимуму бензина, дизеля, керосина, мазута для того, чтобы удовлетворить российского потребителя отечественной продукции, то эти заводы не нужны. Бензин они не производят, дизеля у нас завались. 

Когда я говорил про отмену пошлинных компенсаций, то у нас переработка падает до 216 млн. тонн. Даже в этом сценарии дефицита дизеля не будет. То есть, у нас будет некоторый профицит дизеля. Просто его много производят в стране. Даже если переработка заметно упадет, у нас просто снизится экспорт дизеля. У нас будет профицит мазута. А вот дефицит бензина будет. Поэтому важно поддержать бензиновые заводы. Поэтому все не бензиновые заводы вообще не нужны стране. В этом смысле не нужны, в том смысле, что они не нужны для удовлетворения внутреннего потребителя. Поэтому все эти предприятия, которые я перечислил, да, они более, чем, такие. Их существование регулятору кажется совершенно не нужным. Вот изначально предполагалось, что эти завод сразу убьют. Им не дадут возможности получить вот эти субсидии. Потом, как я уже сказал, вмешательство Грефа привело к тому, что весь этот сегмент экспортно ориентированных или там технологически отсталых, или там мини НПЗ, весь этот сегмент получит субсидии. Но, как я сказал, регулятор изначально такой цели не ставил. Их, конечно, хотели убить. Еще раз повторюсь, что я как раз сторонник идеи, что эти заводы можно модернизировать и можно создать на их основе современные предприятия, которые будут конкурентоспособны на экспортных рынках, куда многие из них и ориентированы.

Сергей Никитин: Хорошо, Иван. Тогда все-таки, налоговый маневр он что-то привнес, кроме евро-5, или мы где сели, там, собственно говоря, и слезли? С учетом добавленных подкруток…

Иван Хомутов: Поскольку маневр еще не завершен на самом деле, это будет через 6 лет. Что будет через 6 лет, это еще большой вопрос. Потому что, на мой взгляд, параметры этой реформы еще будут в процессе ее проведения менять. Для этого есть все предпосылки. 

Если говорить о том, привнес ли что-то этот маневр, решил ли он те задачи, которые ставил регулятор перед собой в момент разработки этой реформы, то, на самом деле, да, много чего этот маневр решает. Что он решает? Он, конечно, решает субсидирование мини НПЗ. Заводы, которые, на самом деле, никак не настроены ни на какую модернизацию, они перегоняют нефть, производят не понятно что. Конечно, такие заводы никому не нужны. Эти заводы лишают субсидий, и это хорошо. 

Появляется адресность в субсидировании отрасли. То есть, дают не всем подряд, как раньше. Раньше субсидирование было абсолютно таким, безусловным – купил нефть, получил субсидию, не купил, не получил. Здесь если даже ты нефть купишь, не факт, что ты что-то получишь. Тебе нужно удовлетворять определенным условиям для получения субсидии. И это хорошо. Это правильно.

Мало того, одно из модернизационных условий, на самом деле, оно подталкивает и стимулирует модернизацию. Это очень хорошо. Мы, по сути, помогаем заводам, стимулируем ряд заводов, наиболее отсталых технологически, развить свои производства. Это тоже хорошо. В этом есть явный позитив. 

Плюс мы лишаем субсидий сопредельные экономики, которые, как я уже сказал, субсидируются тоже безусловно, и есть некий автоматизм в увеличении субсидий, например, Беларуси. 

Плюс ряд потребителей лишается субсидий в рамках этой реформы. Я про это еще, может быть, не говорил, но помимо компенсаций для нефтепереработки, отмены пошлин, есть еще компенсации для потребителей, поскольку пошлины на продукты отменяют, то на величину этих отмененных пошлин растут внутренние цены и, конечно, для отдельных отраслей вводятся компенсационные меры. Для нефтехимии, например, для которой растет цена на нафту. Механизм там тот же самый — обратный акциз на нафту. Но ряд потребителей субсидии лишается. И это как бы позволяет государству изъять некую сумму средств и перенаправить ее в бюджет. 

То есть у нас перенаправляется часть денежных средств, благодаря лишению субсидий плохих заводов, это — первое. Второе — благодаря лишению субсидий некоторых групп потребителей нефтепродуктов в России. И сопредельных экономик — третье, скажем, того же Таджикистана или Киргизии. С Белоруссией, как я уже сказал, да, мы вроде бы 90 млрд. забираем у них, но на самом деле есть основания считать, что мы их вернем, просто в другой форме. Межбюджетный трансферт, это будут не экспортные пошлины, а что-то другое.

Поэтому частично задачи государства решаются. Частично. Но, опять же, не полностью, поскольку изначально предполагалось, что большее количество заводов лишится субсидий, что фактически означает приток денежных средств в бюджетную систему России. Эта задача не решается.

Сергей Никитин: В исследовании, которое ваша компания сделала, есть шикарный совершенно слайд «Вопрос — ответ». Вопрос: Позволит ли реформа снизить объем переработки до желаемых регулятором 260–265 млн. тонн? Ответ: По завершении налогового маневра в 2024 году объем переработки нефти в стране не только не упадет до целевого уровня, а заметно превзойдет его, достигнув 303,9 млн. тонн.

Иван Хомутов: По сути, 304 млн. тонн, да. У нас переработка вырастет почти на 21 млн. тонн к уровню 2017 года. Да, это фактически означает, что ожидания регулятора относительно того, что переработка должна как-то припасть и потом стабилизироваться на уровне 260–265 млн. тонн, эти надежды, к сожалению, не сбудутся. 

Почему не сбудутся? Если говорить о нашем исследовании, к которому Вы обратились, то можно залезть на наш сайт и его почитать, и там мы объясняем, в чем причина. Первая причина, во-первых, в том, что мы закладываем в сценарий, важны же сценарные предпосылки расчетов, мы закладываем в эти сценарные предпосылки некоторый рост цены Brent относительно уровня 2017 года до 71 доллара за баррель. Это в реальных ценах 2017 года. 

А что это означает? Что у нас с ростом цен на нефть растет субсидия заводов. Это — специфика расчета этих субсидий, специфика формулы. Чем больше цена на нефть, тем больше субсидия. Чем больше субсидия, тем больше маржа. Чем больше маржа, тем больше стимулов увеличить переработку. Поэтому это — первый фактор. Плюс у нас на ряде заводов реализуются программы модернизации. Это строительствоустановок первичной и вторичной переработки нефти. Первый фактор, конъюнктурный фактор, дает 7 млн. тонн дополнительно. Плюс 20 млн. тонн дает модернизация. 

И наиболее интересный фактор, который, к сожалению, никем не учитывался при разработке реформ, — это как раз фактор плохих НПЗ, которых лишают субсидий. Опять же, при разработке реформы предполагалось, что вот мы сейчас отменим субсидии, и эти заводы закроются. Они закроются, все замечательно будет. Они уйдут с рынка, они перестанут занимать нишу нормальных производителей на рынке тех суррогатов, о которых мы с Вами говорили несколько минут назад. 

На самом деле, эти заводы не закроются. Только лишь половина из вот этих наиболее отсталых технологически, наиболее одиозных предприятий, только половина закроется. Остальные останутся. Казалось бы, это — парадоксальный вывод. Как такое может быть у нас при отмене субсидий, вроде бы важного элемента существования таких плохих предприятий — тех самых мини НПЗ и некоторых крупных заводов? Пока мы проводили исследование, мы предполагали, что некоторые заводы не смогут получить акциз, потому что у них модернизационных программ нет, бензин они не производят, собственников под санкциями нет. Вот если взять эти заводы плюс мини НПЗ, то половина из них закрывается, а другая половина остается. Вроде бы заводы плохие, технологически отсталые, фактически существовать не могут. Почему они остаются на рынке?

Остаются они ровно по причине наличия этих вот лазеек в законодательстве по суррогатам. То есть, они могут не платить акциз, они могут продавать дешево свои суррогаты относительно дизеля, то есть замещать дизель, это выгодно будет покупать потребителям. Эти заводы как раз выживут за счет того, что не будут эти акцизы платить. 

Сергей Никитин: Слушайте, ну если дело в дырах в законодательстве, может быть, их залатать надо? Или есть активное анти лобби?

Иван Хомутов: Нет, на самом деле, анти лобби никакого нет. Вообще, никто не выигрывает от наличия этих суррогатов и от существования на рынке этих странных предприятий. Бюджет теряет кучу денег от того, что не платятся акцизы. Ведь действительно, если бы у нас вместо этих 9 млн. тонн в 2017 году неподакцизных продуктов пришли бы 9 млн. тонн дизеля, мы бы получили в бюджет 60 млрд. рублей с акцизом. То есть, у нас 9 млн. тонн акцизами не облагаются, и если бы на их место пришли 9 млн. тонн подакцизного дизеля, то это дополнительный доход в 60 млрд. рублей для бюджета. Не выгодно бюджету. 

Не выгодно нормальным производителям, потому что они теряют нишу. Они не могут продать в нужном количестве, вернее, в возможном количестве. Они не могут занять всю нишу по дизелю, потому что она частично занимается этими странными производителями. 

Это, на самом деле, не выгодно и для экологии. Какого рожна мы вводили все эти евро-4, евро-5, если у нас четверть рынка занимают продукты, которые даже не евро-2, это вообще не понятно что. То есть, это — ущерб для экологии. 

Потребитель, конечно, выиграет, потому что продукт дешевле. 

Но это такая очень странная история. Конечно, с ней надо бороться. Регулятор борется, на самом деле, с этими заводами уже лет 7. Была поставлена цель еще 7 лет назад — убить эти заводы, и ничего не происходит. Схема «60-66» на это была направлена, потом вводили акциз сначала на печное топливо, на судовое маловязкое, вводили понятие средних дистиллятов, которым пытались подогнать всё средне дистиллятное топливо под акциз. Ничего не помогает. Вводили 100% пошлину на мазут, чтобы убить мини НПЗ. Никто их убить не может. Они как существовали, так и существуют. Просто все эти меры очень неэффективные, но с этими заводами как-то надо бороться. И маневр это не позволяет сделать, не позволяет убить  их полностью. 

Наше предложение, которое мы вносили, я сам обсуждал эту историю с Алексеем Сазановым, предлагал ему идею ввести прямой акциз на нефть. Введите прямой акциз на нефть, сделайте вычет для всех заводов, которые вы считаете хорошими, плохие фактически будут вынуждены покупать очень дорогое сырье. Ну, ввели акциз, сырье дорогое. Они не смогут генерировать прибыль. Есть же разумные пределы снижения цен на эти средние дистилляты относительно цены дизеля. Чтобы эти заводы выжили, нужно держать… А как они выживают? Еще раз, они выживают за счет дешевых заменителей дизеля. Они должны давать скидку на дизель какую-то. Соответственно, они не могут цены на заменитель дизеля повысить до какого-то там очень высокого уровня. Никто это покупать не будет. То есть, у них есть предел роста стоимости их продукции. Даже если мы достигаем этого предела, мы можем понять, насколько должна вырасти стоимость сырья, чтобы убить эти предприятия. Наша оценка — 4 тысячи рублей на тонну достаточно ввести. Вводим, цена сырья вырастает, заводы попытаются увеличить цену на продукцию, вот эти плохие, чтобы компенсировать убытки. Но есть явный и заметный предел роста этих цен. Он таков, что этого будет не достаточно, чтобы компенсировать рост цены сырья на 4 тысячи рублей. 

Сергей Никитин: А бензин при этом как?

Иван Хомутов: Никак. Ничего не произойдет. Эти заводы, вот эти вот, плохие, которые суррогаты производят, они бензин не производят. Они единственно, что производят, это суррогатную нафту, вернее, нафту, которая используется для смешения суррогатного бензина. Но это очень маленький объем, и он не влияет никак на рынки, это смешные 1,5% спроса на бензин, то есть, это нисколько. Это смогут заместить вполне приличные производители из того бензина, который частично экспортируется. Здесь никакой проблемы вообще нет. То есть, для бензина это вообще не важно.

Единственно, что произойдет на рынке дизеля, уйдет значительная часть суррогатов, и сельхозники не смогут потреблять дешевый продукт с этой 20% скидкой. Да, это — проблема. Но, может быть, надо думать о том, чтобы техрегламент как-то поменять. Может быть, надо дать возможность тем же сельхозникам потреблять не евро-5, а что-то более дешевое, например, СМТ, которым заливают морские суда или речные суда. Хорошо, дайте им потреблять СМТ. Сделайте такой же вычет по акцизу на СМТ, как это сделано для бункеровщиков. Будет такой же дешевый продукт. Вот если есть желание адресно поддержать сельхозников, то лучше сделать так. Получается, что тем, что есть сейчас, мы поддерживаем не только сельхозников, но и автолюбителей, которые заливают очень странный продукт в бензобаки. Опять же, как я сказал, ущерб экологии, странный стимул к наращиванию производства евро-5. Зачем производить евро-5, если можно продавать какую-то бодягу и получать большие прибыли. В общем, одни минусы от этой истории, на самом деле. Поэтому с ней надо как-то бороться.

Сергей Никитин: Позитивненько под конец года! Но хорошо. И тогда, что год грядущий нам готовит? Вот прям, не знаю, какие-то действительно вспышки мы ожидаем, новый скачок цен на нефть, решения с заводами?

Иван Хомутов: С ценами на нефть не знаю.

Сергей Никитин: На бензин, скорее. На нефть, наверное, тут понятно.

Иван Хомутов: Смотрите, у нас с января рост акцизов, НДС. Но там вводится  вот этот вот демпфирующий механизм  как раз в рамках вот этого маневра, который должен сгладить вот эти все эффекты от роста акцизов и НДС. В принципе, если говорить о демпфере том же, он не является универсальным средством сдерживания, к сожалению большому, он действует очень ограниченно. Как раз в нашем исследовании, о котором мы уже говорили, это подробно проанализировано. Демпфер работает в строго определенном диапазоне цен на нефть. Он позволяет сдерживать цены на бензин, но в строго определенном диапазоне цен на нефть на мировом рынке. Когда цена вываливается за правую границу диапазона, допустим, становится 80 долларов за баррель при курсе 80 рублей за доллар, этот демпфер перестает сдерживать цены на бензин. Они могут сильно вырасти. И это риск. Но скорее всего производителей в этом случае будут просто силой принуждать продавать продукт по приемлемым ценам. В принципе, ожидать, что на АЗС в следующем году цены вырастут выше инфляции, нет никаких оснований. Мы видим, что происходит в стране. Мы видим, что в этом году регулятор для того, чтобы сдержать рост цен, прибегает фактически к прямому регулированию цен. Это, может быть, я как бы жестко говорю, но фактически регулятор договаривается с нефтяными компаниями о сдерживании цен. 

Сергей Никитин: Это — не рынок. Всем все очевидно.

Иван Хомутов: Да, это — не рынок. Причем, обычно поднимается такая волна, что мы убиваем независимые АЗС тем самым. А почему убиваем? Что вообще происходит? Мы сдерживаем розничные цены, что было до недавнего времени, пока не стали сдерживать мелкооптовые. Мы сдерживаем розничные цены, а оптовые, как бы, не сдерживаем, они пытаются более или менее рыночным образом расти. Напомню, в середине года рост цен на нефть, рост курса, курс вообще в этом году отвязался от цен на нефть из-за бюджетного правила. Но это вообще длинная история. Не важно. Растут оптовые цены. При этом оптовые цены не могут вырасти сильно, потому что сверху давят розничные. Да, это приводит к убыткам независимых АЗС. 

А вот кто-нибудь посмотрел, что в этом году происходит с маржинальностью российских НПЗ? У нас заводы, которые производят бензин, в этом году, например, московские, рязанские, ярославские заводы, та же Ухта, Нижегородский завод ЛУКОЙЛ, Ачинский, Ангарский заводы, они все в убытках в этом году, у них у всех отрицательная маржа вот из-за этого регулирования. 

То есть, фактические крупные нефтяные компании несут бремя социальной ответственности перед населением. От этого регулирования страдают не только независимые сети, но и крупные НПЗ. Они несут просто прямые убытки. У них маржа меньше нуля. В принципе, демпфер должен эту историю как бы уладить. Но, как я уже сказал, механизм не универсальный, и есть риск того, что придется  цены вручную сдерживать и в следующем году. Такой риск есть. Тогда, может быть, не в таких масштабах, как в этом году, но определенные проблемы будем ощущать. Не мы. Мы, как потребители, может быть, не будем ощущать, а вот производители будут ощущать. Могут ощущать независимые сети АЗС. Могут ощущать проблемы крупные компании, которым принадлежат нефтеперерабатывающие заводы, потому что для них это нагрузка определенная. Вот это – проблема. Пока тот же демпфер заработает с нового года, и как он будет работать, пока не понятно. Механизм не отточен. Много вопросов, и наверняка эту систему еще будут подкручивать в процессе ее функционирования. Поэтому рисков пока много, я бы так сказал. Но при этом ожидать роста цен на АЗС особенно не приходится. Все-таки, регулятор, скорее всего, сделает все, что нужно, для того, чтобы сдержать цены.

Сергей Никитин: Ну, что ж, чтобы не повторять фразу нашего Премьера, закончим кусочком фразы. Но вы держитесь! 

Иван Хомутов: Это — очень правильная фраза. Нефтяникам говорят примерно следующее, если вам демпфера не хватит, извините, больше нет! Ну, вы держите цены на том уровне. Денег нет, но вы держитесь. Это ровно так и есть.

Сергей Никитин: Если у Вас еще есть пара слов для наших зрителей, прошу. В преддверии Нового года.

Иван Хомутов: На самом деле, я очень рассчитываю, что весь тот негатив, который мы наблюдали в 2018 году, с динамикой цен на бензин, с экономикой независимых АЗС, с экономикой российский нефтеперерабатывающих заводов, все это останется позади. Российские потребители будут удовлетворены тем уровнем цен на бензин, который сложится в 2019 году. При этом российские НПЗ и независимые сети будут финансово благополучны и смогут развивать свои предприятия, а регулятор, в свою очередь поможет этому той самой налоговой реформой, о которой мы сегодня с Сергеем говорили. Вот ровно этого я и хотел бы пожелать всем вам!

Сергей Никитин: Хорошо, Иван. Спасибо большое!

Иван Хомутов: Спасибо, Сергей!

Сергей Никитин: А если вы ждете от меня некоего заключительного слова, что хочу вам сказать? За вот этот год в программе «Энергосреда» на канале «Нефтянка» во всех выступлениях без исключения, наверное, мы обсуждали те болячки и те проблемы, которые существуют в нашей родной отрасли. Но итогом разговора всегда было какое-нибудь позитивное заявление наших спикеров, наших участников о том, что, несмотря на то, что плохо, мы все-таки надеемся, что будет достигнут консенсус, что что-то изменится в ту или иную сторону, позитивную естественно. Там, одумаются нефтяники, одумается Правительство, одумаются независимые производители и т.д.

Вот это удивительное чувство позитивности не только нашей отрасли, но и, в принципе, жителей Российской Федерации позволяет нам действительно надеяться, что в следующем году пусть не все, но хоть что-то будет лучше, чем в этом году. И я желаю всем нашим зрителям заразиться от наших спикеров вот этим вот позитивом, встретить новый год и провести его так же позитивно, весело и здорово! 

Спасибо, что были с нами.