Чем ближе 75-летие Великой Победы, тем ярче предстает перед историками во многом трагическая, но, вместе с тем, и победоносно-этапная роль 1942 года. Года, закончившегося на Восточном фронте окружением немецко-фашистских войск в Сталинграде, а в Северной Африке — победой над германо-итальянским корпусом Эрвина Роммеля у стен Эль-Аламейна. Насколько заметное место в тех роковых событиях занимала нефть Баку, Майкопа, Грозного, Ирана, Ирака..? Сказать, что это место велико и значительно — значит не сказать почти ничего. Агрессивные державы «Оси» во главе с «третьим рейхом» не просто тянулись — они буквально рвались к стратегическим месторождениям углеводородного сырья. Потенциальный выигрыш в этой дуэли сулил бы им шанс на переход к истинной войне моторов от эпохи синтетического бензина. Планы мирового господства были сорваны героической Красной Армией. Но в то же время не бездействовал и невидимый фронт разведок и дипломатии. Так вспомним же и об этом. Вспомним хотя бы затем, чтобы отдать должное тем людям, которые, не всегда и не во всем соглашаясь с Кремлем, а порою даже противодействуя ему, тоже внесли свой вклад в смертельный поединок с фашизмом. Вспомним, конечно, при одном непременном условии: опираться только на первоисточники.

О наступлении на Баку предупреждал Шандор Радо

Жарким августовским вечером 1975 года друзья-журналисты привезли меня к заветному адресу в старинной Буде, что поднимается уступами узорчатого барокко на каменистых холмах по правому берегу Дуная. Это прямо напротив второй, равнинной половины венгерской столицы — Пешта.

Budapest, Hungary. Doctor of Philosophy in Geography and Economics Sandor Rado. TASS Венгрия. Будапешт. Доктор географических и экономических наук Шандор Радо. Фотохроника ТАСС

Там, в своем небольшом, но уютном коттедже поджидал меня на террасе с живописной панорамой легендарный человек по имени Шандор Радо, экс-руководитель самой успешной, по признанию московских профессионалов, разведсети периода Второй Мировой войны. В этом нет преувеличения. Мы вечно признательны работавшему в Японии Рихарду Зорге, но его карьера оборвалась в Токио очень рано. Благодарны «Красной капелле», работавшей в Нидерландах, Бельгии и Северной Франции; но ее звенья были устранены к августу 1942-го. Одна женевская ячейка Радо, разветвленная и боеспособная, продолжала поставлять ценную информацию практически до конца войны. Радо дорого заплатил за свою роль в спецоперациях той грозовой поры. Его оставшиеся в Венгрии родственники были вывезены нацистами в Германию и сгорели в пламени Холокоста. А сам разведчик был надолго репрессирован в послевоенном СССР по ложным наветам. Его автобиографическая книга «Под псевдонимом Дора» вышла в свет намного позже. Но как же хорошо, что она все-таки была издана и переведена на иностранные языки! 

 …Сухонький старичок сам приготовил себе и мне ароматный эспрессо. Внутренне, как и подобает молодому репортеру, я просто ликовал. Еще бы! Самому мне, начинающему сотруднику Агентства печати Новости, вряд ли удалось бы договориться об интервью со столь именитым человеком — встреч с ним месяцами добивались маститые зарубежные обозреватели. Но меня Радо согласился принять — спасибо содействовавшим товарищам. Не могу, правда, сказать, что разговор пошел легко и непринужденно. Хозяин дома присматривался к гостю, осторожно подбирая слова. Ожидавшейся мною «ветеранской широты обобщений» не было и в помине. Да и то сказать: общественная атмосфера в Венгрии не была легкой. Недруги социализма все еще ссылались на то, что в 1945-м Будапешт, являвшийся последним союзником Берлина, лишился «по мстительной воле Сталина» части своих довоенных территорий в Словакии, Закарпатье, Трансильвании.. Вот и доктор наук Шандор Радо, ходя по коридорам Академии, слышал порою недобрый шепот за спиной: «Предатель», «изменник», «советский шпион»… 

 …Где-то в середине беседы речь зашла о драме сорок второго года. Вот что сказал легендарный разведчик: «В июне 1942-го, и это уже опубликовано, я направил в Центр 10-страничную шифровку: повторной атаки вермахта на Москву не будет. А будет прорыв к предгорьям Кавказа. Тогда я еще не знал, что за пару дней до моего донесения, а именно 19 июня, советские зенитчики сбили под Харьковом самолет-разведчик. Причем обнаруженные в обломках карты и другие документы во всем совпадали с моими данными. Реализация гитлеровского «Голубого плана» в направлении Каспия вот-вот должна была начаться. Но, как и в июне 1941-го, Центр не проявил доверия. К счастью, впоследствии, в первую очередь в канун Курской битвы в июле 1943-го, то недоверие уже не повторялось… Ну а пока, в июне 1942-го, немцы, прорвав фронт, двинулись двумя мощными колоннами в направлении Сталинграда и Баку. Особенно им нужна была нефть Апшерона, Персии и Месопотамии. Схватка за контроль над «черным золотом» завязалась нешуточная».

Íåìåöêèå òàíêîâûå ñîåäèíåíèÿ â ïðåäãîðüÿõ Êàâêàçà. 1942 ã.

Добавлю к словам Радо лишь одно. Гитлер был обуреваем идеей доступа к большой нефти еще до начала войны. Готовясь к захвату Севастополя в 1941-м, он сильно опасался повторения рейдов бомбардировщиков Черноморского флота на промыслы и НПЗ в Плоешти. 21 августа фюрер заявил: «Крым — это советский авианосец для атаки на румынские залежи нефти». Приведенная цитата помогает понять провал запоздалого наступления на Москву осенью того же года. А ведь германские военачальники предлагали нанести удар по столице СССР еще летом. Однако вождь национал-социализма отказался. «Самым важным до прихода зимы является не взятие Москвы, — говорилось в его директиве, — а захват Крыма и промышленного угледобывающего района на реке Донец, а также задача отрезать поставки нефти для российской армии с Кавказа». На контрдоводы генералов озадаченный топливной дилеммой фюрер ответил фразой, которая стала его заносчивым афоризмом: «Мои генералы ничего не знают об экономических аспектах войны». Позже Гитлер, как известно, решил ударить по Москве. Но время уже было упущено.

Мемуары Черчилля и его переписка со Сталиным

31 июля 1942 года британский премьер написал своему советскому коллеге и союзнику: «Я хотел бы, чтобы Вы пригласили меня встретиться с Вами лично в Астрахани, на Кавказе или в каком-либо другом подходящем месте». Чувствуете ли вы, уважаемый читатель, отнюдь не случайную географическую заостренность черчиллевского предложения?

«Старый лис консервативной партии» наверняка проверял: уж не рискнет ли Сталин провести с ним встречу на Северном Кавказе, где-то на полпути к природным кладовым Каспия, считавшихся вожделенными для фюрера?.. В конце концов лететь Черчиллю пришлось из Тегерана в Москву — слишком жарко было в предгорьях Кавказа тем летом. Отбыли из персидской столицы в среду, 12 августа, в 6 часов 30 минут. О чем же, интересно, думал Черчилль на борту? Не вспоминал ли он о своей лондонской беседе с главой советской дипломатии Вячеславом Молотовым в Лондоне 22 мая того же года? 

Между прочим, кавказский прицел Гитлера был обозначен уже в том — майском разговоре: «Молотов спросил, каково будет положение и позиция английского правительства в том случае, если Советская Армия не выдержит в течение 1942 года? Я сказал: если бы советская военная мощь серьезно сократилась в результате германского натиска, то Гитлер, по всей видимости, перебросил бы как можно больше войск и авиации на Запад для вторжения в Великобританию. Он может также нанести удар на юг через Баку по Кавказу и Персии. Это последнее наступление подвергло бы нас величайшим опасностям; и мы отнюдь не уверены, что у нас достаточно сил, чтобы его отразить». Итак, «недостаточно сил»… Видимо, Молотов чувствовал это настолько, что он и его спутники осторожничали в те дни даже в быту — прятали в своих комнатах оружие на случай… покушений. «Когда прислуге в загородной резиденции премьеров в Чекерсе, — с улыбкой вспоминал об этом Черчилль, — удалось забраться в спальни советских гостей, чтобы убрать постели, — люди были смущены, обнаружив под подушками пистолеты». В общем, даже в аристократичном Оксфордшире, этом живописном сердце доброй старой Англии, сталинской делегации не было душевного покоя… 

…И вот — 12 августа, полет британского премьера в Москву. «Я размышлял, — сказано в черчиллевских записях, — о своей миссии в это угрюмое, зловещее большевистское государство, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь?». «Угрюмое большевистское государство» гостеприимно встретило британского гостя на госдаче номер 7 в восьми милях от советской столицы. Встретило «с тоталитарной расточительностью… отборными блюдами и напитками, в том числе, конечно, икрой (уж не каспийской ли? — Авт.) и водкой. Кроме того, было много других блюд и вин из Франции и Германии — гораздо больше, чем мы могли или хотели съесть». Наконец, начались переговоры. Главенствовала, конечно, спорная тематика «второго фронта» (так и не открытого в итоге ни в 1942-м, ни в 1943-м). Но споры о контроле над нефтепромыслами Азербайджана тоже не замедлили себя ждать. 

«Наконец, я задал вопрос по поводу Кавказа, — пишет Черчилль. — Намерен ли Сталин защищать горную цепь, и сколькими дивизиями? При обсуждении этого вопроса он послал за макетом хребта и совершенно откровенно и с явным знанием дела разъяснил прочность барьера, для защиты которого, по его словам, имеется 25 дивизий. Он указал на различные горные проходы и сказал, что они будут обороняться. Я спросил, укреплены ли они, и он ответил: «Да, конечно». Линия фронта русских, до которой враг не дошел, находилась севернее основного хребта. Он сказал, что им надо продержаться в течение двух месяцев, когда снег сделает горы непроходимыми. Он заявил, что вполне уверен в том, что они смогут это сделать, а также подробно говорил о силе Черноморского флота, который был сосредоточен в Батуми». Англичане, впрочем, не очень-то доверчивы. «Так, Ворошилов заявил, что проходы укреплены, но, когда глава имперского генштаба летел на высоте 150 футов вдоль западного берега Каспийского моря, он видел, что северная линия обороны только начала возводиться вместе с противотанковыми заграждениями, дотами и т.п. В частной беседе со мной, — продолжает Черчилль, — Сталин открыл мне другие веские основания своей уверенности, в том числе и план широкого контрнаступления, но он просил меня держать это в особом секрете, и я не буду дальше распространяться об этом здесь».

Итак, за полгода до победы на Волге Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР фактически поставил в известность о плане этой грандиозной операции британского союзника. Какая непоколебимая вера в будущий сталинградский триумф! Вы только вдумайтесь в это…

…Будучи скрупулезным историографом, Черчилль не мог не помнить и о другом. В 1918-м Сталин, направленный с мандатом Совнаркома в Царицын для обороны ключевого транспортного узла на юге России от белоказаков атамана Краснова (плененного на исходе Второй Мировой в фашистском обозе и приговоренного советским судом к высшей мере в 1946-м), был вполне осведомлен о том, что Краснов — клиент кайзера Вильгельма. И вот ведь парадокс четверть века спустя: непотопляемый «дядюшка Джо», уже остановивший однажды сателлитов Германии в излучине Волги и Дона, сегодня вновь олицетворял там же надежду англичан на перелом в войне.

…И все-таки нефть Апшерона не давала англичанам покоя

На банкете в честь Черчилля Сталин предложил тост, вызвавший ревность у гостя своим неожиданным «американизмом»: «Эта война, — сказал генсек, — война моторов и горючего. Я пью за американскую автомобильную индустрию и американскую нефтяную промышленность!».

В высоких отзывах советского лидера не было преувеличений. Наши солдаты должным образом оценили не только мощные и вместительные «доджи» и «студебеккеры». По союзнической программе ленд-лиза, а также по коммерческим контрактам, Соединенные Штаты доставили в СССР колоссальный объем нефтепродуктов для Красной Армии — 2,159 млн тонн. Высокооктанового бензина было получено 1,32 млн тонн, из которых половина обладала высочайшим октановым числом — более 99 Вместе с тем, рассказав о мужественной обороне Кавказа, делегацию во главе с Черчиллем проинформировали в Москве и о «восточной альтернативе» советского углеводородного ТЭК. Англичане отчетливо осознали, что такое «Второй Баку». Узнали о реализации на Волге, Урале, в Казахстане и Средней Азии серии постановлений Государственного Комитета обороны (ГКО СССР) по эвакуации предприятий нефтяной промышленности на восток и скорейшему образованию новых регионов добычи и переработки сырья.

В обратный путь из России «нам предстояло вылететь на рассвете 16 августа, — отмечено в мемуарах Черчилля о московском визите. — Накануне вечером, в семь часов, я отправился попрощаться со Сталиным. Состоялась полезная и важная беседа. В частности, я спросил, сможет ли он удержать кавказские горные проходы и помешать немцам достигнуть Каспийского моря, захватить нефтепромыслы в районе Баку, воспользоваться связанными с этим преимуществами и затем рвануться на юг через Турцию или Персию. Он разостлал на столе карту и сказал со спокойной уверенностью: «Мы их остановим. Они не перейдут через горы». И добавил: «Ходят слухи, что на нас турки нападут в Туркестане (видимо, премьер не расслышал упоминание о Дагестане или каком-либо соседнем регионе — Авт.). Если это верно, то я смогу расправиться и с ними». Я сказал, что нет такой опасности. Турки намерены держаться в стороне и, конечно, не захотят ссориться с Англией». 

И все же тревоги о судьбе Кавказского фронта не оставляли Черчилля и далее. «Предполагается, — писал он президенту США Франклину Д.Рузвельту 22 августа, — что к концу года пропускная способность Трансперсидской железной дороги достигнет 3 тыс. тонн в день. Мы все убеждены, что ее следует повысить до 6 тыс. тонн. Только таким путем мы можем обеспечить увеличение поставок в Россию, пока мы будем создавать вооруженные силы, которые должны направить в Северную Персию на случай продвижения немцев». «Было ясно, — сказано в тех же записях, — что предстоящая зимняя кампания явится критической стадией борьбы на востоке, и что русский южный фланг в районах Дона и Кавказа явится театром военных действий, а нефтепромыслы Баку и господство над Каспийским районом будут непосредственной немецкой целью. На меня большое впечатление произвела твердая уверенность Сталина, что он одержит победу. Я знал из того, что он рассказал мне в Кремле, что он готовит колоссальный контрудар».

 Но пока, увы, отнюдь не все складывалось удачно. Бомбежка Грозного волнами Luftwaffe 10 октября 1942 года сожгла весь город и крупную часть прилегающей к ней нефтепромышленной зоны. К тому дню защитники еще не успели целиком выполнить директиву ГКО № 2298 о демонтаже НПЗ в Грозном. Резервуары с горючим, а также 100 скважин, были уничтожены бомбардировкой… Историки ассоциируют с экранной формулой Mission Impossible поездку заместителя наркома нефтяной промышленности СССР Н.К.Байбакова на Кавказ, когда враг рвался к Баку. Суровый сталинский приказ, по словам Байбакова, был страшен: «Если вы не успеете взорвать промыслы до захвата Апшерона немцами, то мы вас расстреляем. Но если вы их взорвете, а противник так и не войдет, — мы вас тоже расстреляем!».

Как подчеркивал Черчилль, «наступление германской группы армий «А» в сторону Кавказа возглавлялось 1-й танковой армией Клейста, состоявшей из 15 дивизий. Форсировав Дон, она быстро продвигалась, встречая слабое сопротивление. 9 августа, дойдя до Майкопа, немцы обнаружили: промыслы полностью разрушены. Другая колонна 25 августа заняла Моздок, но была задержана на реке Терек и не смогла проникнуть к грозненским промыслам. Крупнейшие промыслы Баку все еще находились в 300 милях. На Черном море 10 сентября был занят Новороссийск, и русский флот, укрывшийся там после падения Севастополя, направился в Туапсе, где и оставался. Приказ Гитлера о захвате всего… побережья не мог быть выполнен. В центре немцы дошли до склонов Кавказа, но не продвинулись дальше. Сопротивление русских, подкрепленное свежими войсками, направлявшимися по железной дороге вдоль западного берега Каспийского моря, повсюду было стойким». 

Характерно, что все те события оценивались Черчиллем именно сквозь «кавказскую призму». Говоря о Сталинграде, британский премьер отмечал: «Этот город был важным промышленным центром и крупным опорным пунктом на оборонительном фланге, защищающем главные силы, рвавшиеся к Кавказу… 12 декабря, в морозы, немцы предприняли отчаянную попытку прорвать кольцо русского окружения и освободить свою осажденную 6-ю армию. Их попытка потерпела провал. После этого, хотя Паулюс и его армия держались еще в течение семи ужасных недель, судьба их была решена».

А что, интересно, происходило за кулисами?

Сбывшийся прогноз Шандора Радо, правота его предупреждения о броске вермахта к бакинским кладовым «черного золота» — все это привело к заслуженному повышению доверия Центра к хорошо обоснованным депешам «швейцарского венгра». Большинство его 5500 шифровок, поступивших в Москву в 1941-1943 годах, приходится именно на сорок второй.

В то время западные разведки переживали сложный период. Торможение — силами Красной Армии — «Голубого плана» на Северном Кавказе пугало наиболее осведомленных диссидентов в Германии — толкало их к опасным контактам с англичанами, американцами. 18 сентября в лесу Фонтенбло под Парижем притормозил на большаке, засыпанном листвой и каштанами, неприметный «ситроен». Из него вместе с телохранителем вылез седовласый немец, отлично владевший французским языком. «Я — шеф абвера адмирал Вильгельм Канарис», — без экивоков обратился он к человеку, вышедшему из-за куста. Тот был одет в синюю форму муниципала-коммунальщика; на плече болталась сумка с куском сыра, свежевыпеченным багетом и типичным для любого рабочего-француза литром вина. «А кто вы такой, и каковы ваши инструкции?», — сразу спросил Канарис. Оказалось, что перед «берлинским супершпионом» стоял резидент британской разведки MI6 в оккупированной Франции Клод Арно, известный немногим как «полковник Оливье». С этой «разговорной пристрелки» оживились бесплодные ранее попытки тогдашних русофобов сплести усилия англосаксонских спецслужб и антифашистского подполья в недрах «третьего рейха» — по достижению сепаратной сделки.

Актуально-событийный стержень оставался все тем же: и на Сене, и на Темзе, и на Потомаке опасались того, что близ Британской Индии сомкнутся на исходе 1942-го черные клинья трех наступлений «Оси» — прорывов с Кавказа (через Иран), из Египта (через Палестину) и со стороны атакованной японцами Бирмы. Страх перед тем, что Берлин, Рим и Токио вот-вот возьмут в клещи всю Евразию, «слив» в одну огромную милитаристскую бочку нефть Азербайджана, Ирана, Индонезии и т.д., приобретал на Ла-Манше характер паранойи. Асы разведки были уверены: с кавказской мега-авантюрой тесно связано выдвижение ставки фюрера из Восточной Пруссии на Украину, где, кстати, вождь национал-социализма как раз и провел длительный период с июля по октябрь 1942-го. Считалось, что координировать продвижение армий вермахта на Каспий Гитлеру было удобнее и логичнее из Винницы, куда, кстати, то и дело прилетали с фронта для доклада немецкие генералы. 

Партизанскому отряду Медведева, усиленному диверсионными группами из Москвы, не удалось, увы, даже подступиться к выполнению приказа по организации покушения на «противника номер один». «И хорошо, что это у нас не вышло, — говорил мне правдист-международник Михаил Георгиевич Домогацких, участвовавший в том десанте. — Без Гитлера западники почти наверняка сговорились бы о перемирии с Берлином в той или иной форме». Но вот парадокс: о назревшей необходимости устранения фюрера в разгар уже скрежетавшего наступления на промыслы Баку некоторые смельчаки поговаривали в самом же «волчьем логове» на Украине! Быть может, вы не поверите, читатель, в то, что первое свидетельство неверия немецкого офицерства в успех броска к Каспию, да еще на фоне изуверской ликвидации евреев на Днепре, Дону и Кубани, прозвучало в… подземных лабиринтах той ставки, о которой мы ведем речь. Там, под «малороссийским черноземом», собралась однажды в бетонном блоке группа организаторов заговора против бесноватого фюрера. «Задача теперь уже не в том, чтобы донести до него правду о происходящем. Надо избавиться от него — убить его!», — яростно призывал полковник Клаус Шенк фон Штауффенберг. Тот самый «мученик Штауффенберг», о котором мир услышал двумя годами позже после подавления берлинской попытки переворота силами военной оппозиции. 

Вопреки воле фюрера кавказская авантюра уже шла к краху 

Тайных противников гитлеровской тирании нельзя было, впрочем, считать спаянным сообществом стопроцентных единомышленников. Особенно в верхах — в тогдашней германской элите.

Скажем, Штауффенберг идейно тяготел к центру оппозиции. На ее правом — олигархическом фланге, в т.н. «кружке Крейсау», доминировали западники, ориентировавшиеся на рурских индустриалов и американский капитал. Это были Канарис, Бек, Герделер и другие. Но имелось и «восточное крыло» заговора. Речь — о тех представителях германской элиты, которые издавна восхищались «железным канцлером» Бисмарком. Ведь это он считал, что повелевать Европой Пруссия может только имея стабильный тыл на востоке в лице непременно дружественной России. Самым ярким поступком в рядах «восточников» в разгар наступления на Баку стала отчаянно-благородная инициатива экс-посла в СССР — графа фон дер Шуленбурга: «Перебросьте меня переодетым через линию фронта — и я предстану перед Сталиным в качестве эмиссара миролюбивого большинства немецкого народа»(!). 

Тем временем в Женеве Шандор Радо, будучи блестящим картографом и издателем первого и, кстати, наилучшего довоенного атласа СССР, метко назвал в своей шифровке (на фоне приближения развязки в Сталинграде) тот участок к юго-востоку от волжской твердыни, где командование Паулюса не рассчитывало увидеть советские войска. То были зловеще известные «черные пустоши», которые, наверное, показались бы поклонникам Артура Конан Дойля «болотами Баскервилей». Действительно, там никто не жил, то и дело исчезали люди, да и ныне немцы не думали встретить организованное — сомкнутое боеспособными частями сопротивление противника. Но, с учетом своевременных разведданных из Швейцарии, именно там, между озерами Барманчак и Цаца, как раз и «застегнулось» последнее звено окружения — и обреченность захватчиков стала очевидной едва ли не каждому. 

Канарис усиленно продвигал инициативу по переговорам с Западом. Глядя на карту, он опасался: потрепанные колонны вермахта, обреченные на отступление из-под Грозного и Майкопа, хотя и дойдут до Ростова, но будут там заперты гораздо более сильным кольцом советского окружения, чем то, что сомкнулось на Волге. К Рождеству 1942-го тому же Канарису, судя по всему, удалось провести на берегу Гибралтарского пролива встречу с шефом британской разведки MI6 Стюартом Мензисом. Так или иначе, после собственноручной выпечки рождественской индейки «повар» с погонами адмирала привез укрытый фольгой кулинарный шедевр в отель Reina Cristina, где, пользуясь испанским нейтралитетом, британские военные дипломаты отбивали фокстрот и веселились одновременно с немцами… Прошла неделя, и на Гибралтаре наступило 31 декабря. Под разукрашенной новогодними гирляндами черепичной крышей гостиницы укрывалась уютная терраса с сервированными столиками, о которой почти в одних и тех же красках рассказывали впоследствии и Мензис, и Канарис. Так или иначе, об этом колоритно пишет в своей книге бывший лидер британской либерально-демократической партии и ветеран заморских операций Падди Эшдаун. 

…Поражение в Сталинграде и на Кавказе побуждало проводников идеи сепаратной сделки Вашингтона и Лондона с Берлином всемерно ускоряться. Война и впрямь вступала в решающую фазу. 7 ноября 1942 года до Женевы на перекладных добрался высокопоставленный американец из Управления стратегических служб США (предшественника ЦРУ). Дай этому опытному разведчику волю — и революционной даты 7 ноября не было бы в истории вообще. К большевизму он испытывал презрение, типичное для ставленника Уолл-Стрита. Работая в период Первой Мировой войны в посольстве США в Швейцарии, отпрыск заокеанской элиты с пренебрежением отказал в просьбе о личной встрече, пришедшей от русского иммигранта по имени… Владимир Ильич Ульянов-Ленин. Отказал под таким предлогом: «У меня назначена на этот час игра в теннис». Пройдут два десятилетия, и президент США Джон Ф.Кеннеди отправит «супершпиона» в отставку после провала десанта кубинских контрреволюционеров на Плайя-Хирон. Уж не будет ли связана с этим месть, которая настигнет Кеннеди двумя годами позже? Читатель уже догадался: речь идет о незаурядной личности по имени Аллен Уэлш Даллес.

Единственная беда Даллеса, Мензиса и «иже с ними» заключалась в том, что больше всего контактов с Канарисом осуществлялось именно в Испании. А там во главе резидентуры MI6 работал (ставший в 1960-х знаменитым) советский разведчик Ким Филби. Вот почему примерно в то же время, то есть после битвы за Кавказ, в Кремле стало нарастать обоснованное, в том числе и шифровками от Филби, недоверие к той части западных союзников, которую приближение совершенно конкретного исхода войны не вполне устраивало. То есть устраивало куда меньше, чем простых землян, уже настрадавшихся еще в 1930-х от попыток «умиротворения агрессоров» — настрадавшихся сверх меры. Но это, как говорится, — уже другая история. 

Павел Богомолов
кандидат политических наук